— Похоже, в гусеницу попал осколок или несколько пуль, этим был поврежден палец и держался он практически на честном слове. Батя просто счастливчик, что гусеница не слезла, когда его преследовали БМПушки. Наверное, его ангелу–хранителю очень не хотелось попасть в мясорубку пищеблока. А если серьезно — то окончательно крепежный палец не выдержал столкновения с ледяной глыбой, ими усеян весь этот спуск. По–видимому — мы на самом берегу Азовского моря. Наверное, уровень воды немного понизился, а лед продолжал образовываться, вот и получились такие торосы.

Все внимательно выслушали его предположения, приняли к сведению, но обсуждать и спорить никто не стал. В данной ситуации все понимали, что никак нельзя тратить ни минуты на бессмысленные споры по выяснению причин поломки. В самый разгар этого остервенелого, можно сказать, трудового подвига, появилась вся бледная и заплаканная новая девушка, кажется, это была Марина, хлюпая носом, она прокричала:

— Умер! Паша умер!

И разрыдалась на плече Михаила. Мы все приостановили работу, помолчали несколько секунд, потом, не сговариваясь, достали фляжки с эликсиром и, делясь с теми, у кого этого напитка не осталось, сделали по глотку — за упокой души Паши. Я проговорил:

— Жалко, что не удалось мужику пожить свободным. Но он все равно ушел счастливым, ему удалось выполнить свое последнее желание — утащить с собой в могилу, хотя бы двух быков. Мы ему помогли перевыполнить свою предсмертную работу, и я думаю, на небе учтут это и простят его грехи, ведь он отправил в ад целое скопище материала для того, чтобы дьявольские котлы не простаивали.

После недолгого обсуждения, было решено, что я с Дохтуром и двумя нашими новыми товарищами — пойду хоронить Павла, а остальные в это время продолжат восстановительные работы.

Похоронили мы Павла совсем недалеко, рядом с мужским кунгом. Кроме нас на этих похоронах присутствовали только женщины. Вырубили в снегу яму глубиной два метра и уложили в эту могилу Павла, завернутого в ту же простынь, на которой он лежал. Когда ее засыпали, я установил сделанный из его лыж крест — просто воткнув его в насыпанный снежный холмик над могилой. На сердце у меня было очень тяжело, несмотря на то, что я знал этого человека менее суток. Я представлял, каково было состояние бывших бурлаков — ведь они таскали бок обок с ним тяжеленные грузы не один год, тем более в кошмарных погодных условиях, где без взаимопомощи не выжил бы никто. Но ни один из них за время этих похорон не выдавил ни одной слезинки, наоборот — лица у них стали еще жестче и суровей. Если прямо сказать, в эти, теперь уже побритые лица, было даже страшно заглянуть. Если раньше бороды как–то скрывали их крайнее истощение, то сейчас это были обтянутые кожей черепа, на которых живыми были только глаза, сверкающие неудовлетворенной жаждой мщения. Тяжелое впечатление оставлял и цвет их лица — места, где раньше была борода, отдавали нездоровой желтизной, а лоб и кожа у глаз были красные, с проплешинами обмороженной кожи. Одним словом — жуть, готовые персонажи для фильма ужасов.

Вся эта печальная процедура заняла у нас чуть больше получаса. Мы очень спешили и по мере просветления неба, атмосфера тревоги, изначально присутствующая уже в начале похорон, тоже быстро нарастала. Поэтому, после того как я установил крест, все, даже женщины, хотели идти на помощь ребятам, ремонтирующим ТТМ, но я остановил этот общий порыв, заявив:

— Милые дамы, вы там будете только мешать — создавать толкучку и нервозность. Лучше ступайте в кунги и оттуда обозревайте окружающую местность, а особенно небо. Бинокли там есть, а в камерах имеются и функции ночного видения, к тому же, в кунгах, вы окажетесь выше всех на этой местности. И еще просьба — нужно дать возможность отдохнуть нашим женщинам–водителям. После этого аврала, именно на них ляжет основная обязанность управлять вездеходами.

После моих слов, без особых споров дамы разошлись по кунгам, а мы направились на помощь нашим ребятам.

Установка гусеницы на ТТМ заняла у нас в общей сложности более трех часов. На улице совсем посветлело, время было уже около семи часов утра. После этих авральных работ все были буквально измочалены. Несмотря на это, когда мы уже собирались расходиться по кабинам вездеходов, чтобы двигаться дальше, Игорь, в категоричной форме потребовал, чтобы все собрались в мужском кунге. Народ был уже настолько уставшим, что без всяких возражений, совершенно равнодушно начал подниматься в мужской кунг. Там Дохтур заставил оголиться по пояс и сделал каждому по инъекции из колбы, вывезенной когда–то из лаборатории Гали, при этом он приговаривал:

— Ну вот, теперь через минут двадцать почувствуете себя, как будто только что родились. Будет легкость во всем теле, чувствительность и реакция улучшится вдвое, усталость пропадет вовсе, ощущение будет такое, что вы уже проспали минуточек шестьсот, и теперь у вас появилось море энергии. Это я вам истину говорю — сам испытал этот продукт из Галиной лаборатории. По сравнению с этим уколом, действие моего эликсира — детский лепет. Единственный минус у этого средства — через шесть часов наступит откат. Будет довольно–таки хреново, но на этот случай, у меня еще остался запасец эликсира, им я возвращу вам нынешнее состояние.

Я стоял последним в очереди на укол, к тому же устал, пожалуй, меньше всех. На похоронах, самое трудоемкое, что я сделал — это сколотил крест. Поэтому и мог, пожалуй, лучше всех логично рассуждать. По моим расчетам, мы удалились с места нашего боестолкновения более чем на 120 километров, и теперь, чтобы попасть на территорию Донбасского Директората, нам нужно было проехать менее 80 километров. Исходя из всей полученной информации, там можно было не опасаться преследования силами Секретариата. То есть — от спасения нас отделяло не более трех часов неспешного движения. И поэтому решение Игоря прибегнуть к этому средству, меня более чем устраивало. А предстоящий через шесть часов откат совершенно не пугал. Ведь можно было через шесть часов устроить стоянку и на ней хоть десять часов отсыпаться и питаться самыми вкусными и калорийными продуктами. Поэтому, я с удовольствием протянул руку для инъекции и после укола пошутил:

— Только ты, док, не обмани через шесть часов. А то заявишь, что эликсир уже выдавал и он должен был остаться у каждого. И будет половина из нас — на бобах. Но, сам понимаешь, после таких обещаний откат будет переноситься в несколько раз тяжелее.

После этих слов я оделся и пошел занимать свое водительское место. Стоя полураздетыми в кунге, мы договорились, что эти шесть часов наши основные стрелки Саша и Флюр — не будут заниматься управлением вездеходами. Сейчас их основная задача — вести наблюдение и, в случае обнаружение вертолета, обстрелять его из ПЗРК. Основную угрозу для нас все видели только со стороны воздуха. Да и я был уверен, что наземные силы вряд ли смогут нас догнать за эти три часа.

Тронулись мы в дальнейший путь без трех минут семь, температура на улице была -16 градусов, шел небольшой снег. Видимость была прекрасная и по гладкой поверхности бывшего Азовского моря, мы разогнались до тридцати километров в час. Когда мы только трогались, я чувствовал себя разбитым еще больше, чем до укола. Чтобы хоть как–то привести себя в норму, пришлось закурить свою последнюю сигарету. Но в процессе движения я с удивлением начинал чувствовать себя все лучше и лучше. Даже ставшая уже привычной боль в глазах, когда мы двигались днем, куда–то делась Примерно так же, наверное, ощущал себя и Флюр. Потому что, когда мы только тронулись, он вроде пристроился спать, но минут через двадцать прекратил все потуги задремать и начал развлекать меня. Рассказывая о своих похождениях во времена курсантской молодости. При этом он не забывал периодически осматривать горизонт в мощный бинокль.