Господин Бразович ни слова вымолвить не мог. Кому пришло бы в голову помнить о каком-то Государственном совете, когда все министры уже завоеваны? Кто мог предположить, что, когда в интересах всех и каждого перерезать жилы государству, отыщется чудак, пренебрегший собственными интересами?

Помощи ждать было неоткуда.

Ста тысяч, которые, казалось, уже в кармане, - как не бывало. Но пропала и вторая сотня тысяч, вложенных в чахлые, бесполезные виноградники, которые в этот момент утратили всякую ценность. Все надежды, все воздушные замки рухнули. Роскошные двухэтажные хоромы, плывущие по Дунаю груженые суда, ярко освещенный храм с разодетыми свадебными гостями - все мираж; достаточно легкого ветерка, небольшого облачка, затянувшего солнце, чтобы сдуть. Разметать этот мираж вместе с карточным домиком моношторской крепости.

Когда господин Бразович вышел из губернаторского кабинета, ему показалось, будто у часового два кивера на голове и два ружья на плече, окна павильона пляшут, а длинный ровный коридор вздымается перед ним крутым горным склоном и стены грозят вот-вот на него рухнуть...

А вот и Тимея!

Она наконец-то проснулась в полумраке затененной комнаты, но словно не пришла в себя от глубокого, горячечного сна, оделась кое-как и, не найдя никого в комнатах поблизости, добралась до залы, где обряжали к свадьбе Атали.

Войдя в залитую ярким светом комнату, заставленную цветами и свадебными подарками, она вдруг опомнилась: ведь сегодня же день свадьбы!

При виде господина Качуки с букетом для невесты в руках ее сердце екнуло: Да это ведь жених!

А переведя взгляд на Атали, она подумала: "Ведь это мой подвенечный наряд".

Ее ошеломленный вид, широко открытые глаза и рот вызывали смех и... слезы.

Служанки, гости, госпожа Зофия не в силах были сдержать свое веселье.

Атали с царственной снисходительностью приблизилась к ней и, взяв свой затянутой в белую перчатку рукой девочку за подбородок, усмешливо произнесла:

- Да, славный день настал, моя малышка, только к венцу пойду я. А ты пока походи в школу и обожди годков пять, тогда сможешь выйти замуж, если найдется желающий взять тебя в жены.

При этих словах женщины и вовсе не смогли удержаться от хохота. Смеялся, заливался стар и млад над маленькой дурочкой, которая позволила так подшутить над собой.

Тимея стояла, окаменев, руки бессильно поникли. Лицо ее не покраснело и не побледнело. Девочка не знала названия тем чувствам, что испытывала сейчас.

Атали почувствовала, что эта жестокая шутка не делает ей чести, и попыталась как-то ее смягчить.

- Иди сюда, Тимея! - позвала она девочку. - Видишь, я тебя дожидалась. Помоги мне приколоть фату.

Подвенечную фату!

Тимея непослушными руками взяла фату и подошла к Атали. Вуаль надо было пришпилить к пучку золотой булавкой в виде стрелы.

Руки у Тимеи дрожали, стрела сама по себе была не самой подходящей шпилькой: никак не хотела проходить сквозь пучок. Атали сделала нетерпеливое движение, и Тимея тупым кончиком стрелы слегка уколола голову красавицы невесты.

- Ах, какая ты неловкая! - раздраженно вскричала Атали и ударила Тимею по руке.

Брови Тимеи нахмурились. Выбранить, ударить ее сейчас и на глазах у "него"! Глаза ее застлало слезами. Две тяжелые капли скатились по белым щекам.

Вероятно, две эти слезы перевесили чашу весов, кои держит некая рука, справедливо отмеряющая счастье и несчастье.

Атали попыталась выставить свою вспыльчивость лихорадочным волнением. Так поняты волнение и капризы невесты перед самым венчанием. Тем более шаферы и подружки уже собрались, а отец невесты запаздывает.

Всех охватило беспокойство, лишь жених сохраняет самообладание.

Вот уж и из храма дали знать, что священник ждет брачующихся, и колокола успели отзвонить, как и принято в честь богатого прихожанина, а господина Бразовича все нет и нет. Грудь Атали вздымается от досады, она шлет в крепость нарочных одного за другим.

Наконец из окна увидели приближающуюся застекленную карету. Господин Бразович прибыл!

Невеста еще раз подходит к зеркалу взглянуть, красиво ли лежат складки фаты, поправляет браслеты на руках, нитки жемчуга на своей дивной шее Юноны. Тем временем с лестницы доносится странный топот, словно несколько человек поднимаются одновременно и тяжелой поступью. За дверьми в зале раздаются испуганные вскрики, в которых словно звучит подавленный ужас; гости беспокойно теснятся к выходу.

Из комнаты Атали поспешно выходят подружки невесты и другие молодые барышни посмотреть, что там творится. И вот ведь удивительно: ни одна не возвращается обратно.

Атали слышит, как взвизгнула госпожа Зофия. Но она ведь всегда визжит, даже когда тихо разговаривает.

- Взгляните, что там случилось. - говорит Атали жениху.

Капитан тоже выходит, и Атали остается в комнате наедине с Тимеей. Гул испуганных, приглушенных голосов все усиливается. Атали это начинает беспокоить.

Возвращается жених.

Остановившись в дверях, он сообщает невесте:

- Господин Бразович умер!...

Невеста, судорожно взметнув руки, падает без чувств. Не подхвати ее Тимея, она размозжила бы голову о мраморный мозаичный столик.

Лицо горделивой красавицы невесты сейчас белее, чем у Тимеи.

А Тимея, держа на коленях голову Атали, думает: "Вот ведь и подвенечное платье валяется в пыли!".

Жених по-прежнему стоит в дверях, долго глядя на лицо Тимеи, затем поворачивается и в наступившей суматохе незаметно покидает дом. .

Он даже не дал себе труда поднять свою невесту.

"И подвенечное платье валяется в пыли!".

Вместо брачного пира пришлось справлять поминки.

А вышитый невестин убор сменился траурным одеянием.

Черный цвет ставит на одну доску равно богатых и бедных. Атали и Тимея надели одинаковые платья: черные.

И если бы траур сводился только к необходимости ходить в черном платье!

Но с внезапной кончиной Атанаса словно целая стая зловещих птиц слетелась к его дому, подобно тому, как перед пургой вся крыша надевает траур, облепленная черными воронами...

Первая тень от черных крыльев легла на него, когда жених вернул обручальное кольцо; он даже не явился на похороны, чтобы поддержать невесту, по пути на кладбище то и дело терявшую сознание. А ведь обычаи этого города требуют от близких - будь то господа или распоследние бедняки - смиренно, с непокрытой головой, пешком провожать гроб до самого кладбища.

Кое-кто строго осуждал господина Качуку за этот поступок; и даже то обстоятельство, что господин Бразович не выполнил условие и не дал наперед обещанные сто тысяч приданого, не оправдывало, по их мнению, жениха и вовсе не освобождало от каких бы то ни было обязательств. В подобных случаях люди непреклонны в своих суждениях и не принимают никаких оправданий.