Фантазию не нужно было отталкивать, она исчезла по собственной воле.

Избавиться от Исаака, Вашти и Шампань было просто, потому что я их недолюбливал. Они были гнусными любимчиками в школе, ханжами, лицемерами и притворами, не говоря уже о том, что все они дружили с Лазарем, который встречался с девушкой моей мечты Симоной. Правда, это не очень повлияло на мое к ним отношение, но я бы все равно порвал с ними: у самих мозги набекрень, а они взялись спасать мир. Хотя, возможно, именно поэтому они и хотели спасать мир. Наверное, это необходимое условие, космический или кармический его эквивалент. Как в Диснейленде: «Нужно быть сильно ненормальным, чтобы спасать мир».

Вот с Пандорой все было сложнее, потому что она мне искренне нравилась. Я знал, что должен оттолкнуть и ее. Отчасти ради нее самой: она любила меня, а я продолжал любить Симону. Этого достаточно, чтобы разбить ей сердце. Впрочем, в большей степени я думал о себе. Я не хотел ни о ком беспокоиться, не хотел, чтобы мне напоминали о том, что со мной случилось. Но больше всего мне нужно было оттолкнуть ее оттого, что она тоже хотела спасать мир. Победить чуму. Клонировать человечество. Заново заселить планету. Благое дело? Не для меня.

Никто так и не смог мне объяснить, отчего мы считаем себя чертовски великими. Почему мы должны находиться на вершине пищевой цепочки? Если все мы умрем, наше место займет какое-нибудь другое животное. Пусть так и будет. Наверное, для нас пришло время. Но мы остались. Не исключено, что наше существование нарушило планы природы.

В любом случае, я точно знал, что – будь я проклят – я не стану выполнять то, что хотел от нас «Гедехтнис». После этого вранья. Мне казалось, что оплакивать свою невинность, свою семью, свой мир, бесчисленные утерянные воспоминания, свои наивные планы на будущее, своих друзей и единственную девушку, которую я любил, куда важнее.

В каком-то смысле я все же был проклят. Никто больше не мог обманывать меня, зато я мог обманывать сам себя.

Я заверял себя, что никому нет до меня дела. Даже мне самому.

Я говорил себе, что заслужил страдания, потому что убил людей, которых больше всего любил. Я не убивал Симону, но все равно чувствую себя в ответе за ее смерть. Меркуцио погиб от моей руки. Моя девушка и мой друг, они оба погибли не без моего участия. Два шрама на моей душе.

Самая отвратительная ложь происходила из моего незнания, а значит, я и не мог распознать ее. Я сказал себе, что простого страдания мало, я должен умереть.

Я ненавидел саму мысль о том, чтобы сдаться смерти. Эта мерзкая тварь уже не раз обманывала меня. Лучше жить, но вдали от зла. Но как жить? Что делать? Я не только отгородился от других людей, я поклялся никогда не заходить в ГВР. Мне нужно было отыскать какое-то занятие здесь, в реальном мире, и занятия эти были так же смертельно опасны.

Опасным было мое первое развлечение, которое я сам себе придумал. Я провел много времени, пытаясь выяснить, где предел моих возможностей. Дебрингем меня пережевал и выплюнул. Мне захотелось чего-то новенького, что помогло бы мне выжить. Несколько месяцев я бродил по Восточному побережью, пока не осел в местечке, где располагались «американские горки», достигавшие четырехсот футов в высоту и целую милю в длину. Аттракцион «Счастливый случай».

Когда аттракцион работал нормально, он мог нести вас со скоростью штормового ветра: более ста миль в час с перегрузкой 5,0 g. Для усиления эффекта здесь были неожиданные повороты и спирали, замысловатые петли и даже свободное падение. Но за два десятилетия аттракцион превратился в реликт, теперь это была неработающая развалина. Меня это нисколько не огорчило, потому что, назло влюбленному в симуляции миру, он был реален, словно живое оскорбление ГВР. Мне захотелось повернуть время вспять и снова вернуть аттракциону его былую красоту, некогда заставлявшую сжиматься сердца. Я загадал: если смогу восстановить американские горки, то и сам вернусь к жизни. Это стало моим личным проектом, захватившим все мои помыслы, новым болеутоляющим после нескольких лет пустоты и одиночества.

Вторым развлечением стало для меня употребление успокоительного, я оправдывал себя скорбью. Симона умерла от передозировки, и мне захотелось узнать, о чем она думала. Я принялся за эксперименты с медикаментами. Я убедил себя, что это часть моего исцеления, хотя на деле я принимал все, отчего чувствовал себя иначе, потому что тогда я будто становился другим человеком. Не важно кем, лишь бы человек этот не страдал самоедством и жалостью к самому себе.

Не сомневаюсь, по отдельности я справился бы и с опасностью, и с наркотиками, вместе же получался адский коктейль. Все, что я предпринимал для восстановления «Счастливого случая», было нереальными полумерами. Если бы мне удалось запустить аттракцион, думаю, мне оторвало бы конечности в первый же момент.

К счастью, однажды я залез довольно высоко, свалился с нижнего яруса рельсов и сломал себе ключицу. Этот случай несколько отрезвил меня. Тогда я еще часто общался с Пандорой. Я ничего не сказал ей об этом случае, чтобы не волновать ее, но она и так все узнала, я это почувствовал. По ее вопросам, по тону ее речи. Я вернулся в Дебрингем и принялся за дело. Вызвав Маласи, я выяснил, что она за мной следит.

Мне было все равно, делает она это из лучших побуждений или нет. Я пришел в ярость. Для меня личное пространство – болезненная тема. Это не кажется мне странным после стольких лет жизни в ГВР под постоянным, пристальным наблюдением. Я решил оградить себя от возможного шпионажа. Я не только заблокировал подключение к моей аппаратуре, я пошел дальше и подключился к их системе. Я взламывал системы, программировал, постепенно ко мне возвращались старые навыки. В конечном счете, это оказало на меня самое благотворное влияние, потому что у меня появилось дело. На его фоне «Счастливый случай» и наркотики стали мне неинтересны.

Теперь я стал наблюдателем, и я обнаружил, что меня это захватило. Только тогда я понял, насколько я одинок. Мне показалось, что такое наблюдение за жизнью других поможет мне избавиться от одиночества. Но то, что я видел, меня угнетало. К тому же я нарушил обещание, данное себе самому, что было еще хуже. Чтобы проверять подсматривающие программы, мне приходилось выходить в ГВР. Конечно, у меня были на то уважительные причины, но я предавал свои принципы.

Я начал разговаривать сам с собой, вести беседы со своим вторым «я». Иногда я уходил в ГВР на несколько дней. Это вредило здоровью, и, возвращаясь, я ругал себя. Я словно падал в бездонную пропасть, а разум мой существовал словно лишь затем, чтобы мучить меня сознанием, как много я потерял и сколь неверный выбор сделал. Мой разум порицал меня, указывал на меня пальцем, искал, кого уколоть побольнее, а этим кем-нибудь всегда оказывался я сам. Рано или поздно наступает момент, когда нужно что-то предпринять. Когда, закончив наконец переоценку ценностей, вы находите ответ.

Я пришел к простому выводу: мне не следовало запираться в одиночестве.

Я размышлял о себе, о той жизни, которая была бы у меня, если бы ложь оказалась правдой. Если бы ГВР была реальностью, если бы Черная напасть не проникла в человеческий геном, если бы миллиарды людей остались живы. Если бы отчаяние не разъело мою душу, а детство перешло бы в безопасную и счастливую жизнь. Я представлял себе свою жизнь.