Увеличивает дежурный изображение — ох, шайтан! — там же Егор с Ромкой-джи тонут! И звонит маме Тане, мол, хватай скорей илоступы и беги. Может, хоть одного, своего, успеешь спасти! Второй-то, приемный сын Мамы-Гали, похоже, не жилец уже! Ты полегче, чем мужики, сможешь дойти, но и из мужиков несколько человек с веревками вскоре за тобой подбегут, мол, я им только что сообщил…

В общем, с ходу залепила мама Таня обоим героям по затрещине, а потом упала на колени, прижала их к себе так, что ребра у них затрещали, и дрожит крупной дрожью. Зато Маринка за нее ревет и ревет! И тоже, подбежав, их обнимает. Так всех четверых подбежавшие мужики и нашли. Стоят на корке ила, обнимаются, шагу сделать не могут. Из мамы Тани слезу выбить было практически невозможно. Кремень! Но тут и у нее из-под закрытых глаз по щекам слезы текут. Только плакала она молча.

Подзатыльников перепуганные мужики отвесили обоим героям — тоже с ходу!

От подзатыльника у Егора голова прояснилась. «Мам, — кричит, — тут столько людей! Мы же все вместе здесь провалимся!» Вот и пошли все обратно, на благословенный твердый уральский гранит.

Там мужики хотели обоих путешественников выпороть. Намерение у них такое возникло, благо, что и веревки есть. Прямо сквозь штаны — ох и больно бывает!

Но мама Таня их остановила. «Живы, — говорит, — и слава Господу-Аллаху! Страху натерпелись столько, что теперь навек умнее станут. Сегодня же в Храм обоих погоню, пусть молитву благодарственную читают».

А вечером Мама-Галя приходит. Отец в дозоре был. «Таня, — говорит Мама-Галя, — родная ты моя, хочу твоему сыну спасибо сказать. Спас ведь он Ромку-джи от злой смерти, как ты когда-то отца своего!» И дед Николай рядом кивает, мол, было такое… там же, на Иртяше.

Ребята сразу к ним, расскажите, расскажите! Но мама Таня их спать погнала. Не хотела она вспоминать о том случае. У нее седая прядь через все ее волосы темно-русые тянулась. Тогда-то она и появилась. Видно, смертный страх тогда ей душу оледенил, как сказал им много позже мулла-батюшка. Бывает такое… даже у совсем юных девчонок, какой когда-то спасала своего отца мама Таня.

Что там случилось, Егор лишь незадолго до смерти мамы от деда Николая и отца узнал.

Тогда же отец ему и о пуле, засевшей в его плече, поведал…

* * *

К вечеру расшумелся караван-сарай не на шутку! Песни поют, ген-саксауловку потягивают. По мелочи доторговывают да напоследок понравившиеся пустяки выменивают. К Егору мужик какой-то пристал, продай, мол, по дешевке свои ботинки армейские, а тебе сапоги отдам — как новенькие! Вот уж выгодная сделка, ха! Раз пришел, второй… да с каждым разом все пьянее да пьянее. С трудом Егор его вытолкал подальше от тента, под которым куяшские сидят. Ромка-джи с Лилькой за руки ходят, но далеко не отлучаются. Тут не хуже, чем на ярмарке, можно нарваться. Из подозрительной компании, что неподалеку мимо брела, уже пьяно крикнули, мол, парень, продай девочку, а то у нас с женской лаской туго. Ромка-джи, молодец, не оплошал. Калаш на изготовку, Егору тотчас позвонил. Егор подоспел, посмотрел на оглоедов, лишенных женской ласки, выразительно стволом повел. Те — ничего, спокойно стоят, не нервничают. Но и молчат.

Так и разошлись по своим углам, молча. Егор с ребятами в одну сторону, а те — в свою. И хорошо! А то охрана уже заинтересовалась и тоже на мушке их всех держит. Не хватало еще пулю в спину получить.

Да, строгие здесь порядки, строгие. А как иначе? Отсюда дикие места и начинаются. Вон он, тракт, от ворот и далее, — там ты сам себе хозяин. Или жертва.

«Тьфу ты, блин, опять этот мужик идет, ногами выписывает, — думал Егор про себя. — Не лежится ему, шайтан его побери, пьяному! Не свалится никак. И компанию с собой ведет. Те вроде потрезвее будут. И что им надо, хотелось бы знать?»

Мужик орал безостановочно, приседая от усердия и количества выпитого:

— Да знаю я его, знаю! Он меня по весне на тракте подстрелил, гаденыш, ботинки мои снял! Бей его, правоверные, бей до смерти! Шатун проклятый, сволочь пустынная! Ботинки снял, представляешь?! У дома в двух шагах, на глазах у деток моих родненьких! В спину пулю, подлюга, всадил! У кр-р-ровинушек моих прямо на глазах!

Он скидывал с себя верхнюю часть комбеза, путаясь в рукавах, поворачивался ко всем спиной, показывая какие-то шрамы и ссадины, напирая на то, что самая свежая — это как раз входное отверстие от пули. Пытался надеть комбез обратно, бессмысленно толкая волосатые ручищи в вывернутые наизнанку рукава, размазывал по багровым мохнатым щекам крупные слезы. Дружки поддерживали его нестройным гулом.

Мужик принялся кашлять, показывая, что пуля и по сию пору сидит у него в легких. Кашлял он натужно, с бульканьем, перемежая кашель с призывами к Господу-Аллаху и всем честным постояльцам. А постояльцев вокруг собралось немало. Целый круг образовался.

— Разводка, — сказал Зия, стоя рядом с Егором. — На арапа берет. Ты не суетись, подожди. И молчи пока. Видишь, за тебя Трофим с дядько Сашей речь держать будут.

Дядько Саша пригладил висячие усы, обвел толпу взглядом и начал говорить. Хорошо говорил, емко. Трофим стоял рядом и кивал головой. Взгляд его был печален и, казалось, говорил: «Да что же это такое, люди добрые? С бухты-барахты на солидных людей наезжают! Куда мир катится?»

Речь толпе понравилась. Егор заметил, что на него уже не глядели хмуро. Дядько Саша объяснил правоверным, откуда идет караван, кто в нем движется и по каким делам. Поклялся Господом-Аллахом, что знает Егора уже много лет и ручается, что произошла ошибка. В гуле толпы послышались одобрительные нотки: «Нормально усатый говорит по-хозяйски, не торопясь. Сразу видно, правильный человек, не шатун какой-нибудь».

— Это он про урожай хорошо заметил. Нынче ген-саксаулу самое раздолье.

— Не скажи, Мустафа, это где как! У меня две делянки в дудку ушли, а ягодки махонькие. Прикинь, все в дудку вымахало! Хорошо, что я в прошлом году еще один участок освоил, а то…

— … и не разберешь! Все с оружием, все в комбезах. Ну хунхуза я, к примеру, за километр узнаю. У меня с ними свои счеты — цоп ему промеж ушей и концы в песок!..

— Молодой на вид пацан-то. В шатунах такие — самое зверье! У нас в шанхайчиках повадились такие же шныри по чужим делянкам барагозить. Мы с Петром и Кимом Вайнахом, ну который в низах-то живет… да помнишь ты его! Сбил меня с панталыку… ага!.. ну вот и решили мы…

— Ни стыда ни совести… привязались к мальчишке…

— … сыну говорю, ну куда? Куда тебя понесло? Ну Эмир-Восход, ну понятно. А ты-то куда?..

— … да у ментов ихних голова мягкая, чтобы это правильно понимать!..

— Егор, — тихо проговорили сзади. — Егорка!

— Чего? — не поворачиваясь, спросил злой Егор.

— Ты не волнуйся, ладно? — взволнованно забормотали, перебивая друг друга, Ромка-джи и Лилька. — Не волнуйся и не дергайся, хорошо?

Егор не успел ответить, как мужик, голый по пояс, окруженный своими дружками, поившими его из фляги, вдруг растолкал всех и дико заорал: