Перед отлетом летчик достаточно точно объяснил мне, где мы находимся. Как он это определил, не знаю, думаю, высчитал по скорости, на глазок скорее всего, ну или ориентиры знакомые узнал. Проводив взглядом аэроплан, я двинул на северо-запад, именно там, если не соврал летун, буквально совсем рядом, располагались позиции русских войск. Карту я у него отобрал еще и по причине того, что на ней было множество пометок как о наших частях, так и о частях врага. Думаю, командование оценит такой подарок.

Прошел я около километра, когда из-за пригорка практически на меня выскочил небольшой отряд конных. То, что мне сейчас прилетит, я понял поздно, когда по моей спине ударила нагайка. Скрючившись от боли, я заорал таким матом, что следующего удара не последовало. Меня быстро спеленали и, уложив поперек седла, повезли куда-то в сторону от передовой. Что делать, если я попался как последний лох. Ведь на мне вражеская форма, награды свои я повесить не удосужился, а всадников встретил с винтовкой в руках, хоть и в поднятых.

Спина сильно чесалась и болела, да еще и от дикой скачки я отбил себе внутренности о седло. Когда этот наглый наездник наконец остановился, я просто свалился на землю и зашипел.

– Что, гад, больно тебе? – ехидно, подначивая, усмехнулся кто-то из всадников.

– Сказал бы я тебе, дай только отлежаться чуток, – фыркнул я.

– У, гаденыш, повадились тут летать, бонбы свои кидают, головы не поднять. Эх, пришибить бы тебя, да уж поздно.

Почему поздно, я понял быстро. Рядом загомонили, и, подняв голову, я увидел в двух шагах подходящего к нам офицера. Разглядеть точнее не получается, но вроде сотник.

– Что, Гаврила, опять лазутчика доставил? – спросил он, улыбаясь.

– Так точ, вашбродь! Только странный он какой-то, по матушке кроет так, что заслушаешься, – рапортовал этот самый Гаврила быстро и четко, сокращения грели душу, наконец-то родная речь.

– По матушке, говоришь? – сотник взглянул наконец на меня. Почему-то, но меня начало отпускать то напряжение, в котором я пребывал последние дни и даже месяцы. Сколько я ждал такой встречи… Нет, приема такого не ожидал, конечно, но вот увидеть своих рассчитывал.

– По матушке, говоришь? – повторил и усмехнулся офицер.

– Так точно, ваше благородие, по матушке! – я смотрел на них и не знал, смеяться или плакать.

– Чего ухмыляешься?

О, обратили, наконец, их благородие и на меня грешного немного своего внимания.

– Виноват, ваше благородие, ну, не плакать же, когда наконец к своим вышел! – выдохнул я.

– И кто тебе свои?

– Ну, уж никак не немцы, – вновь усмехнулся я и поспешил добавить: – И не австрийцы со всей остальной европейской шушерой.

– Отставить шуточки, кто таков? – посерьезнел офицер.

– Подпрапорщик Воронцов, стрелок-снайпер отдельной штурмовой роты тринадцатого полка…

– Нехило! – заломил фуражку на затылок офицер, выставляя напоказ приличный такой чуб. – Где мы и где твой полк, хоть представляешь? Если не ошибаюсь, то тринадцатый полк в подчинении генерала Маркова?

– Так точно, ваше благородие, именно так.

– Так четвертая дивизия где-то же севернее? Документы есть?

– Документы были конфискованы во время излечения, пока в плену находился, – чуть стушевался я, – но награды мне оставили, и я их сохранил.

– Награды говоришь? Ну, предъяви тогда награды. Сделаем запрос в штаб фронта, может, кто-то подтвердит твои показания.

Я снял сапог и скрутил с голени кусок тряпки, в которую были завернуты мои награды. Оба креста сияли, как новенькие.

– Ого, нехило вас балуют, – воскликнул офицер, не удержав в себе удивления. – Как же в плен попал, кавалер?

– Попал в засаду. Выдвинулся с отрядом в тыл врага, но что-то не додумал, и нас прилично так макнули в дерьмо. Своей вины не отрицаю, прошу судить по всей строгости…

– Если личность подтвердят, то какой тебе суд? Сбежал – молодец. А что за аэроплан тут был, хлопцы говорят, тебя высадили, и он улетел.

– Захватил на вражеском аэродроме аэроплан вместе с пилотом. Дал слово, что, если доставит на нашу сторону, отпущу живым. Виноват, но отпустил, как и обещал. Вот карта летчика, на ней много пометок о местах дислокации вражеских подразделений, – с этими словами я предъявил и карту.

– Вот за карту уже от меня огромное спасибо. Но пока тебя не признали, к сожалению, вынужден считать карту дезинформацией. – Было видно, как у офицера глаза загорелись при виде карты, но службу он знал отлично и только что мне это продемонстрировал. – Пошли за мной. Жаль все же, что отпустил аэроплан, но раз такое дело… Слово есть слово, но может и влететь за такое самоуправство.

Устроили меня неплохо, землянка, похожая на карцер, но черт меня подери, я у своих, можно и потерпеть. Стены не земляные, обшиты бревнышками, я такие блиндажи у немцев видел, уютно. Сколько займет времени мое «узнавание», не представляю, но я дождусь, я же терпеливый.

Через пару часов, это так, по ощущениям, принесли немного консервов, хлеба и даже воды целый котелок поставили. Набив брюхо кашей с мясом, обильно запив водой, я прилег на топчан, что стоял вдоль стенки, и, завернувшись в свою вражескую шинель, спокойно уснул.

Никто меня не трогал, не будил. Сколько проспал, не знаю, но выспался отлично, правда, снилась перед пробуждением какая-то хрень. Очнувшись, разлепив глаза и хлебнув воды, кто-то заботливо оставил, пока я спал, достал из закромов памяти мысль и начал ее думать. Вспомнилось, что я хоть и сбежал, но кто-то из моих парней погиб, и ответить придется мне. Еще когда был в плену, столько времени убил на то, чтобы понять – как? И вот что пришло в голову. Накануне выхода мы засветились, сто процентов. У нас по форме можно было понять, если кто-то нас заметил, что мы не обычные пехотинцы. И если так, то все просто. Видимо, этот офицер, что нас взял, и вправду был умен, смог просчитать и поставить точку. Следили постоянно, скорее всего, как только заметили и до самого захвата. Черт, если вновь попаду на фронт, ну, если в прежней должности, то хрен я покажусь кому. Да, наука мне на всю жизнь теперь. Думал, самый умный, спецназ будущего, так все, предки дебилы? Вот и получил по полной, чтоб нос не задирал. Но если честно, то и правда до этого момента не считал врагов умными. Точнее, думал, что люди этого времени просто не доросли до всего того, что я тут сочиняю и придумываю. Сколько я провернул наглых операций и хоть бы хны, а тут…

– Господин подпрапорщик! – окликнули меня от входа в землянку, и я очнулся от раздумий.

– Да? – в полутьме видно было неважно, солдат какой-то, а кто, не пойму.

– Помыться не желаете да одежку сменить? – кажется, даже усмехнулся вошедший.

– На что я ее сменю, на костюм Адама? – фыркнул я, но без злобы.

– Обижаете, вашбродь, во, казачки вам достали, – солдат вытянул руку, держа за горловину армейский сидор. Положив его на топчан, развернулся и вышел.