в колониях, скоро закончится. Это убеждение, наконец, побудило его, в «Майн Кампф», отклонить требование «восстановления в границах 1914 года»51 как абсолютно недостаточное и анахроничное, назвав его политической глупостью. Широко распространившееся в Германии требование «границ 1914 года и возврата германских колоний», за что — согласно документам британского кабинета — целиком и принципиально был готов высказаться британский премьер-министр Невил Чемберлен52 спустя всего десять дней после вступления немецких войск в Австрию в марте 1938 года, Гитлер посчитал подачкой, которую Германия ни при каких обстоятельствах не примет в качестве конечной цели своей внешней политики. Ему грезилась цель — как некоторым военным еще в начале двадцатых годов — будущая мировая держава нового образца, как он его понимал, господствующая на большой замкнутой территории. Насколько он был убежден в этом, говорит, в частности, тот факт, что во время написания книги «Майн Кампф» он предсказывал, что Германия или Россия, то есть государство из числа проигравших мировую войну и «сбитых с ног», станет новой мировой державой. Германия, обязанная, по его представлениям, завоевать положение мировой державы, не могла, однако, стать таковой на базе Веймарской республики, или быть подготовленной на этом базисе с помощью марксизма. И даже возможное возрождение монархии он не считал пригодным для этой цели. Монархию он рассматривал лишь как учреждение и правительственный институт, в лучшем случае пригодный для поддержания уже сложившейся мировой державы, но никак не для расширения ее. Для достижения такой цели он признавал только революцию всемирно-исторического значения, проведенную на основе нового мировоззрения.

План, предложенный генералом фон Сектом53 и принятый 20 декабря 1918 года в здании Генерального штаба в Берлине на первом после объявления перемирия, установочном, совещании германского военного руководства и предлагающий как можно быстрее превратить Германию в мировую державу, способную вступать в союзы, остался без фактических последствий, потому что Веймарская республика не имела возможностей — как во внешней, так и во внутренней политике — для его осуществления. Концепция Секта — с помощью России подавить Польшу, чтобы обеспечить безопасность тыла для войны против Франции, — не только осталась иллюзией, но и не вписывалась также в представления Гитлера, защищавшиеся им с 1920 и до 1945 года. Некоторые влиятельные военные и политики Веймарской республики, не поддерживавшие связи с Гитлером, никак не препятствовали усердным действиям по созданию предпосылок для экспансионистских устремлений. Так, именовавшийся «политиком взаимопонимания» Штреземан, видевший в Локарнском договоре, подписанном за Германию им и рейхсканцлером Гансом Лютером в декабре 1925 года, шаг в направлении восстановления Германии как великой державы, направил свой взгляд на Польшу, полагая, что путем экономического давления надо заставить этого восточного соседа снова уступить «коридор» рейху. Гитлер, написавший на своем знамени лозунг ревизии не только Версальского договора, с самого начала своего канцлерства особенно чувствовал себя стесненным проблемой Польши. Примечателен способ, которым он сначала решил эту проблему. Хотя сразу после своего «прихода к власти» он открыто декларировал пропагандистски преувеличенную волю к национальному самоутверждению рейха и притязанию на пропорциональное право голоса в Европе, но вначале он уделял больше внимания вопросам восстановления германского суверенитета, равноправия рейха, его национального достоинства на европейской арене, безопасности границ рейха, развития германской экономики и роста благосостояния германского народа как основы для проведения успешной политики, чем некоторые канцлеры Веймарской республики. Как рейхсканцлер он делал вид, что не интересуется чужими территориями и идеологическим проникновением туда. После того как он в апреле 1933 года сообщил французскому послу Франсуа Понсе, что восточная граница рейха на долгое время не будет подвергаться сомнению, в ноябре 1933 году он успокоил польского посланника Липского заверением, что считает глупостью вести войну ради разрешения мелких пограничных вопросов54. В декабре 1933 года он пошел еще дальше — приветствовал роль Польши как буферного государства между большевистской Россией и западной цивилизацией. Позднее «он осудил слух о германо-польском “вековом противостоянии”. Заключение в 1934 году германо-польского договора о ненападении, в котором провозглашался отказ от насилия по отношению друг к другу, является лучшим подтверждением того, что Гитлер к вопросу о ревизии подходил не так догматично, как веймарские руководители внешней политики, постоянно отказывавшиеся от подобных договоров с Польшей, признававших существующие границы, по тому же принципу, как они это сделали с западными державами в 1925 году в Локарно»55.

Незадолго до того как Гитлер стал рейхсканцлером, генерал Курт фон Шлейхер старался путем отхода от традиционной политики германского кабинета, подчеркивающей первоочередность внешней политики, предложить на дальнюю перспективу обусловленное ситуацией решение — уточненное им уже в конце войны — которое, хотя и предусматривало также развертывание силы вовне, но сначала предлагало восстановить «порядок» внутри рейха, а потом активировать германскую экономику. На пути через прочный внутриполитический базис он снова самоуверенно хотел в огромном масштабе расширить германские интересы также вовне, а целью внешней политики считал восстановление рейха в виде великой державы56. Одному из его предшественников, влиятельному поборнику пангерманизма, Густаву Штреземану, рейхсканцлеру от Германской народной партии, вошедшему в историю не только как «политик взаимопонимания», но и как представитель экономических устремлений Германии как великой державы, после предварительного решения проблемы репараций и подъема германской экономики удался существенный шаг в «большую политику». То, что Штреземан понимал подписание Локарнского договора в декабре 1925 года только как этап на пути к ревизии Версальских соглашений, нельзя считать неожиданностью, если помнить о его политических взглядах. Его политика ревизии, которую Андреас Хилльгрубер метко назвал — как ловким осуществлением общей политики, преодолевающей требования военного руководства и путы традиционных тайных переговоров, так и использованием противоречий среди прежних противников и открытой демонстрацией на трибуне Народного союза, а также — розыгрыша хозяйственно-политических возможностей в направлении усиления военного потенциала57, постепенно вела к Адольфу Гитлеру, при котором военная мощь стала важным базисом внешней политики и не вызывалась никакими другими важными причинами.

Но не рейхсканцлер Гитлер, который свою агрессивную военную программу до осени 1933 года подчеркнуто завораживающе маскировал и поэтому подвергался критике не только со стороны своих министров Константина фон Нейрата (имперский министр иностранных дел) и Вернера фон Бломберга (военный министр), открыто выступавших за вооружение, начал проводить «побег» от условий Версальского договора, мешавших военному развертыванию, это началось еще под руководством Шлейхера — в умах политически активных военных, дипломатов и крупных чиновников. Они ловко использовали сложившиеся под влиянием мирового экономического кризиса 1929 года58 трудности для внешнеполитической и военной дееспособности мировых держав, не признававших рейх в качестве партнера, и требовали проведения политики, за которую они официально не были ответственны.

Подобно