Я повозился, дожидаясь, пока Инна расскажет про сегодняшний допрос – ничего нового, опять то ласково, то грозно и с криками требовали рассказать про фальшивые паспорта, подростковую проституцию, порнофильмы, производство наркотиков, шпионскую или террористическую сеть, доведение детей до самоубийства, неуплату налогов и вообще про что угодно, за что нас с Денисом можно посадить в тюрьму. С тем же самым вчера скакали вокруг меня, а позавчера – вокруг нас обоих, вместе, поврозь и то запирая в тюремную камеру, то приводя обратно в кабинет.

– В общем, все как обычно, – завершила Инна. – Спасибо хоть не бьют.

Я вспомнил Дениса и зажмурился, сжав кулаки. После ареста мы его не видели. Пострадал парень ни за что. За то, что нам добра хотел. А он дедушку любил, полицай его побил.

– Как там в песне было, – спросил я, – прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко?

– А оно прекрасное?

– А оно жестоко.

– А что тебе не нравится? – спросила Инна каким-то странным тоном.

Она эти дни была даже серьезнее обычного и на мое «Соскучилась?» ни разу не среагировала так, как я надеялся. А в первый раз, когда я выкрутил винтик и дошептался до Инны через снятую розетку, вроде даже заревела от радости, а потом заболтала меня до сонного обморока – при этом ни разу, как мы и договорились, пока нам выламывали и пилили дверь, не сболтнула ничего важного и вообще нового для тех, кто мог нас подслушивать. На следующий день она уже была обычной Инной, деловитым бортинженером. А теперь вот иронизировать взялась.

Я, наверное, запыхтел так громко, что Инна не только услышала сквозь неплотно забитую внутренностями розетки дырку в стене, но и поняла мое возмущение и уточнила:

– Ну арестовали нас – понятно. Но не расстреляли же. Не бьют даже. Надоест – отпустят.

«Сама-то веришь?» – хотел спросить я, но ведь это мне самому пришлось бы утешать, придумывать, что да, непременно отпустят, догонят и еще раз отпустят, и мы такие радостные пойдем себе – а куда, я придумать никак не мог.

Поэтому я принялся без запинки перечислять, что мне не нравится:

– Полиция вместо милиции, оружием трясет, людей бьет – ногами, дубинками, хуже гангстеров. Трое-пятеро на одного безоружного – и гордятся этим, по телику показывают и избитого же в тюрьму и сажают. Ну и вообще – капитализм, богатые и бедные, Америка главная, а мы как эти, третий мир.

– А ты хотел коммунизм, – сказала Инна, явно иронизируя и явно не столько надо мной, сколько над собой.

– Ага. И чтобы все бесплатно и денег не было вообще. И чтобы на Луне уже Космозоо, а на Марсе яблоки. И чтобы двадцатая межзвездная экспедиция по струне к Проксиме Центавра. А они наоборот – как будто специально всё закрыли, запретили и забыли, дебилы.

– Потому что нас не дождались.

– Ну вот дождались. И чё?

– Теперь все восстановят и полетят, – сказала Инна с той же интонацией.

– Ага, два раза. Им этот космос на фиг не нужен, у них доллары, телефоны и шмотки. Даже если нам поверят, тем более проверят, «дипломат» там изучат…

Инна шикнула. Я разозлился и на нее – ничего лишнего не сказал же, – и на себя, потому что мог же, – и торопливо продолжил:

– На фиг им космос? В лучшем случае продадут американцам или китайцам, а те добьют. А скорее…

Я обдумал варианты. Каждый был вероятным и поганым, и его тут же перекрывал более вероятный и поганый. Я метнул крышку розетки в угол, тут же устыдившись: кто-то делал, а я ломаю. Крышка легко простучала по стенкам и полу и замерла посреди комнаты. Вроде не разбилась.

Инна сказала:

– На Гагарина-то тут прямо молятся. Может, и на нас будут.

– Богу они молятся, – проворчал я. – И этому самому, как его, бизнес-чистогану. Товарно-денежные отношения. Флаги царские, орлы хищные, Союза нет, а молятся Гагарину. Толку-то молиться, если заводы и КБ закрыли, а вместо рабочих и инженеров дебилы с бородами и в наколках, как зэки-геологи, и дуры с губами?

– Ты о чем?

– А, ты же не смотрела. В этой их… Интерсети. Ну и по телику. Неважно. И в намордниках все. И штаны короткие. И музон дебильный.

– Ты как бабушка моя, – сказала Инна.

Я возмутился, задохнулся, усмехнулся и согласился:

– Ну а как еще, если дедушка, считай. Фиг с ней, с музыкой – но ты ж сама видела, что если кто и работает, то в лучшем случае курьером, продавцом или охранником. Не делают, а носят только и сторожат чужое.

– Зато всего полно. А у нас всё делали, а куда ни ткни – дефицит.

Ой да ладно, полно, хотел сказать я, но вспомнил телефоны, вспомнил огромные телевизоры, вспомнил ряды джинсов, которые стоили не две зарплаты, а пять-десять процентов от одной, вспомнил сто сортов колбасы и сыра, вспомнил пиццу, газировку и мороженое и со вздохом согласился, с трудом заглушая писк в желудке:

– Это да. Буржуйствуют и загнивают.

– Кухни удобные и чистые, – мечтательно сказала Инна и совершенно тем же тоном добавила совершенно неожиданное: – А туалеты еще удобнее и чище. И с туалетной бумагой всегда. И что вообще удобно…

Она вдруг замолчала, и я уточнил, подавляя ехидство:

– И что вообще удобно?

– Тебе не понять, – отрезала Инна.

– Где уж нам уж, – сказал я, пытаясь все-таки догадаться.

Но Инна перевела тему:

– Пенсии тут здоровенные, наверное.

– Почему так думаешь?

– Ты же видел, когда на Комарова шли, какие самые расфуфыренные здания? Сберкасса и Пенсионный фонд. Богатые, значит. Ну и платят много, получается.

– А, поэтому возраст выхода на пенсию и подняли, Денис же говорил. Раз пенсии высокие, всем не хватает. Логично.

– Нам, думаешь, дадут? – спросила Инна.

– Прямо сейчас или через шестьдесят лет?

– Ну… как думаешь вообще?

Я закрыл глаза и попробовал придумать, как нам вдруг поверят, расцелуют в щеки и с почетом повезут в Кремль награждать за великий подвиг. И председатель президиума, то есть президент, да, лично вручит нам Героев, и назначит пенсии, как у академиков, и даст квартиры в какой-нибудь московской башне, и…

Ни фига я не придумал, поскреб макушку и представил себе, как мы живем здесь: как-то вышли из-под замка, нашли себе место, не знаю уж какое, и живем под этим флагом, и учимся этим порядкам, и работаем на этих хозяев, и мечтаем об огромной пенсии, и каждый день жрем пиццу с колой и мороженое.

А Денис сидит в тюрьме.

Я перекосился от омерзения к себе и спросил:

– Бортинженер. А мы вообще люди, если можем планы строить, пока Денис вот это самое?

– Да ладно, – сказала Инна тоном «Ну наконец-то». – Какие будут команды, командир?