Правительственная политика бессильна решить и другие проблемы нашего сообщества. Ребенком я считал, что хорошие оценки в школе – удел девчонок. Парни, на мой взгляд, должны быть сильными, смелыми, готовыми к драке, затем, позднее, пользоваться популярностью у девушек. Мальчишек, которые проявляли интерес к учебе, называли «хлюпиками» и «педиками». Не знаю, откуда взялось такое предубеждение. Разумеется, не от бабушки, которая заставляла меня учиться, и не от деда. Но так думал не я один; исследования доказывают, что мальчики из рабочего класса, вроде меня, плохо учатся в школе, потому что считают учебу сугубо женским занятием. Можно ли изменить это на законодательном уровне? Вряд ли. Порой весы не раскачать даже при большом желании.

Я узнал, что те черты характера, которые помогали мне выжить в детстве, в зрелом возрасте только мешают. В случае конфликта я предпочитаю убегать или драться. В моем нынешнем браке такой необходимости нет, но если бы не жена, детские стереотипы по-прежнему бы надо мной довлели. Я с юных лет привык транжирить деньги – потому что любую заначку (под матрасом или в ящике с нижним бельем, даже в бабушкином доме) могли найти и «взять в долг». Когда мы с Юшей приводили в порядок мои финансы, то ужаснулись, сколько у меня банковских счетов и просроченных карт.

Иногда Юше приходится напоминать, что не каждое оскорбительное замечание в мой адрес – от проезжающего мимо автомобилиста или соседа, которому не по нраву наши собаки – должно становиться поводом для кровной мести. И я, немного остыв, признаю, что она, пожалуй, права.

Пару лет назад мы ехали в Цинциннати, как вдруг меня подрезал автомобиль. Я засигналил. Водитель показал мне средний палец. Когда мы остановились на светофоре (этот наглец оказался передо мной), я расстегнул ремень безопасности и открыл дверцу машины – хотел потребовать извинений, выбить их силой, если придется. Затем возобладал здравый смысл, и я вновь сел. Юша была рада, что я передумал сам и ей не пришлось приводить меня в чувство (как порой случалось). Она ужасно гордилась тем, что я сумел воспротивиться природному инстинкту. Вся вина того водителя заключалась в том, что он задел мою честь – а именно честь в моем детстве определяла право на счастье, она мешала школьным хулиганам меня задирать, сближала с матерью, на защиту которой я бросался, если вдруг кто-то хотел ее оскорбить (пусть даже зачинщик говорил чистую правду); она давала мне нечто такое, чем я мог управлять – сам, без посторонней помощи. Первые восемнадцать лет моей жизни уступить в конфликте значило прослыть «телкой», «слабаком» или «трусом». Та модель поведения, которой я обучился с юных лет, для успешного молодого человека не годилась.

После той стычки на дороге я несколько часов потом корил себя за трусость. И все же прогресс был очевиден. Лучше так, чем попасть в тюрьму за драку, пытаясь обучить нахала за рулем хорошим манерам.

В прошлом году, незадолго до Рождества, я стоял в детском отделе «Уолмарта» в Вашингтоне и держал в руках список покупок. Глядя на полки с игрушками, с величайшим трудом отговаривал себя от того, чтобы купить их все скопом. Дело в том, что незадолго до этого я вызвался «усыновить» нуждающегося ребенка и получил в местном подразделении Армии спасения список рождественских подарков для моего подопечного.

Задача была вроде бы простой, однако каждый пункт списка вызывал у меня замечания. Пижама? Зачем? Бедняки не носят пижам! Мы спим в нижнем белье или джинсах. Даже сегодня я считаю пижамы прихотью элиты, вроде белужьей икры или аппарата для производства кубиков льда. Потом мне приглянулась игрушечная гитара – забавная и недорогая безделица, но тут я вспомнил, как бабушка с дедушкой однажды подарили мне электронное пианино, а мамин тогдашний приятель то и дело рявкал на меня, чтобы «я заткнул эту чертову хрень!». Учебники я покупать не стал, опасаясь тем самым унизить ребенка. В конце концов остановил свой выбор на одежде, игрушечном сотовом телефоне и пожарной машинке.

Я рос в мире, где Рождества ждали со страхом, потому что предстояли новые немалые траты. Мое нынешнее окружение – богатые и привилегированные – видит в празднике повод продемонстрировать свою щедрость. Многие престижные юридические компании спонсируют так называемые «ангельские программы», когда за каждым сотрудником закрепляется ребенок и ему надо купить подарки. Прежний работодатель Юши поощрял сотрудников «усыновлять» на праздники детей, чьи родители прошли через судебную систему. Координаторы программы надеялись, что, если малыши получат достойные подарки, их родители не испытают соблазна совершить новое преступление. Поэтому вот уже несколько лет я покупал игрушки для незнакомых мне детей.

Выбирая подарки, я всегда напоминаю себе: как бы низко ни стоял я на социально-экономической лестнице, всегда будут те, кто ниже меня: не у всех детей есть щедрые бабушка с дедушкой, а некоторые родители ради коробок под елкой готовы пойти на кражу (лишь бы не брать кредит до зарплаты). Такие мысли, между прочим, неплохо тонизируют. В моей жизни дефицит сменился изобилием, и подобные моменты заставляют задуматься, какой же я все-таки счастливчик.

И все же, совершая покупки для малообеспеченных детей, я неизбежно вспоминаю о своем детстве и о том, какую опасность таили для нас рождественские подарки. Каждый год родители по всему нашему округу затевали ритуал, совершенно непохожий на традиции в моем нынешнем, материально благополучном окружении: во что бы то ни стало они пытались «обеспечить детям достойный праздник», который измерялся щедростью подарков. Если к вам вдруг за неделю до Рождества заглядывали гости, а под новогодней елкой было пусто, то приходилось оправдываться: «Мать еще не ходила по магазинам» или «Отцу в конце года должны дать большую премию, и нам накупят целую гору подарков». Так мы прикрывали печальную истину: что мы бедняки, и коллекционными фигурками черепашек-ниндзя этого не исправить.

Независимо от финансового положения наша семья каким-то образом умудрялась тратить на праздник больше, чем мы могли себе позволить. Кредиток у нас не было, но всегда можно найти выход. Можно написать на чеке более позднюю дату, чтобы его не удалось обналичить, пока на счету нет средств (давно известный прием). Можно взять краткосрочный заем до зарплаты. Или, в самом крайнем случае, одолжить денег у бабушки и дедушки. Помню, как зимой мать не раз умоляла Мамо и Папо дать ей взаймы денег, чтобы у внуков был «достойный праздник». Они не были согласны с маминым представлением о Рождестве, но в конечном счете неизменно уступали. И пусть в последний день, но под нашей елкой обязательно взгромождалась гора коробок с самыми модными и дорогими игрушками, хотя семейные сбережения после этого стремились к нулю и уходили в минус.

Когда я был маленьким, мать с Линдси буквально сбились с ног, разыскивая Тэдди Ракспина[76] – он пользовался такой популярностью, что все игрушки буквально смели с полок в первые же дни. А еще он был ужасно дорогим, и я в свои два года все равно не оценил бы подарок. Однако Линдси до сих пор помнит, как они весь день напролет бегали по магазинам. Наконец матери кто-то подсказал, что один парень готов перепродать игрушку с большой наценкой. Они с Линдси помчались к нему домой, чтобы добыть ту единственную вещь, которая отделяла меня от счастливого Рождества. О старине Тэдди я помню только одно: что, когда нашел его несколько лет спустя в дальнем углу гаража, он был весь в соплях и рваном свитере.