Сам Мишель занялся конями. Шеритенн, его жеребец, чувствовал себя недурно, хотя и заметно похудел. Гнедой мерин Селины до сих пор держался боязливо, и шкура его явно нуждалась в уходе. Мишель обтер его, как мог, пользуясь теми скудными средствами, которые были у него под рукой. Ему не приходилось самому заботиться о коне со времен обучения, а слуги, которые ежевечерне обихаживали коней, всегда приносили с собой нужные крючки и щетки.

– Извини, – проговорил Мишель, пользуясь запасным кожаным ремешком, чтобы обтереть пот с боков Шеритенна. – Ничего лучше у нас нет.

Шеритенн недовольно всхрапнул, затем фыркнул и поднял ногу, чтобы хозяин занялся его копытом.

– Поглядим, что можно сделать. – Мишель усмехнулся, роясь в торбочке, где хранились инструменты для ухода за доспехами.

Небольшой железный клинышек вполне мог бы сойти за крючок для чистки копыт…

– Сегодня привяжи лошадей покрепче.

Вздрогнув, Мишель обернулся и обнаружил, что на него в упор смотрит Фелассан, освещенный золотистыми отблесками костра. Эльф держал между тонких пальцев длинную, покрытую шипами ветку и пристально рассматривал ее. В свете костра казалось, что татуировки на его лице прихотливо движутся, словно живя собственной жизнью. Бриалы и Селины видно не было – скорее всего, ушли в темноту, чтобы попрактиковаться с кинжалами.

– Я знаю, как присматривать за лошадьми. – Мишель отвернулся. – Вы, остроухие, даже не ездите верхом.

– Крестьяне тоже не ездят верхом, шевалье, – хохотнул Фелассан у него за спиной.

Мишель круто развернулся. Он знал, что эльф лишь подначивает его, однако нельзя было отрицать, что подначка достигла цели: леденящий страх волной прокатился по спине Мишеля и, стиснув затылок, болью застучал в висках.

– Придержи язык, – процедил он.

– С чего бы это? – Фелассан одарил его ухмылкой. – Я-то не обещал молчать.

Сделав над собой усилие, Мишель медленно разжал кулаки. Кони обеспокоенно заржали.

– Что тебе от меня нужно? – глухо спросил Мишель.

– Для начала – ответ на вопрос. Почему ты остался с императрицей? Ее дело проиграно. Один раз ты уже совершенно изменил свою жизнь. Ты мог бы сделать это снова, продать подороже свое воинское мастерство и стать наемником в каком-нибудь городишке, где ни одна живая душа не узнает, что ты когда-то был защитником Селины.

– Я принес клятву, – вздохнул Мишель. – Не думаю, что ты способен это понять.

– Понять, что такое честь и долг? Нет, конечно. Я же эльф, а идея чести и долга доступна только вашим человеческим всадникам в тяжеленных латах.

Кровь бросилась в лицо Мишелю.

– Ты не знаешь, что такое трущобы. Моя прежняя жизнь… Академия дала мне честь – и душевный покой в осознании того, что, покуда я верен своей чести, я могу умереть с легким сердцем.

– Если только твоя тайна не раскроется. Как, должно быть, ужасно прожить свою жизнь тем, кем ты себя на самом деле не считаешь. – Теперь в голосе Фелассана не было и следа насмешки. Он говорил с тихой грустью, которая больше пристала бы поседевшему в боях ветерану. – Все эти героические битвы, юные служанки, готовые сами прыгнуть в твою постель… и невозможность по-настоящему всем этим насладиться.

Мишель проверил, надежно ли привязаны кони, отошел от них и тяжело опустился на землю у костра.

– Я был счастлив своей участью.

– В самом деле? – осведомился Фелассан, вертя в пальцах шипастую ветку. – Или что-то мешало тебе безоглядно предаваться счастью? Вынуждало следить за каждым словом, произнесенным на ложе страсти, чтобы случайно не выдать себя селянской речью? Или поминать на каждом шагу «остроухих», чтобы никто не заподозрил, будто у тебя может быть что-то общее с эльфами?

– Тебе это не грозит, – парировал Мишель. – Вся твоя суть расписана татуировками у тебя на лице.

Фелассан запрокинул голову и устремил взгляд в небо. Сквозь облака пробивался рассеянный свет полумесяца.

– Когда-то, – сказал он, – эльфы ступали по этой земле, словно боги. Мы творили магию, которая ослепила бы тебя своей красотой. Теперь же мы таимся и рыщем в лесной глуши в ожидании того часа, когда вы, шемлены, очередной своей выходкой нарушите равновесие мира. Знаешь ли ты, мальчик, кем я был в свое время?

– Долийским юнцом, который носился по лесам, слушая старинные сказки? – Мишель искоса быстро глянул на Фелассана.

Тот было вздрогнул, но тут же, вопреки своей воле, рассмеялся:

– Хорошо сказано, шевалье.

Он помолчал немного, завороженно глядя в огонь, и протяжно, едва слышно выдохнул.

– Мы ездили верхом на галлах. Они скакали с таким грациозным изяществом, что ваши лошади по сравнению с ними показались бы ферелденскими псами. И к тому же были гораздо смышленей, – со смешком добавил он, – что зачастую прибавляло им своеволия.

Мать Мишеля, эльфийка, рассказывала сыну о громадных белых оленях, на которых эльфы ездили верхом. Он был тогда совсем мал, пяти или шести лет, и помнил, что рассказы матери его напугали. Сам он видел верховых животных, лишь когда в трущобы являлись конные шевалье, чтобы убивать эльфов.

Мишель оглянулся на Шеритенна. Немало времени прошло с тех пор, как он в последний раз вспоминал об этом разговоре с матерью. И с радостью не вспоминал бы вовсе.

– Я не слышу ни Селины, ни Бриалы, – сказал он вслух, желая перевести разговор на другое.

– Верно, нашли себе интересное занятие. – Фелассан многозначительно поиграл бровями.

– Это оскорбительно! – Мишель одарил его убийственным взглядом.

– Любовь не может быть оскорбительной. Странной, неразделенной, неуместной – быть может, но не оскорбительной.

– Если ты полагаешь, что твоя подопечная может завлечь Селину…

– Своими эльфийскими уловками? Шевалье, – равнодушно проговорил Фелассан, – неужели ты и впрямь думаешь, что Селину можно завлечь, не будь на то ее собственной воли?

Мишель уставился в темноту леса:

– Как могла она пожелать такого?

– Понятия не имею, – сознался Фелассан. – Да и о каком желании могла бы идти речь после того, как твоя императрица сожгла трущобы Халамширала?

– Я говорил о Селине! О том, что императрица Орлея спит с эльфийкой!

– Мог бы прокричать «с остроухой», чтобы весь мир еще раз убедился, что ты – человек! – огрызнулся Фелассан. – Ты пролил столько крови, что в трусости тебя не обвинишь, – так и не трусь.

– Ты не знаешь, что такое Орлей…

Мишель обвел взмахом руки искривленные деревья, окружавшие их со всех сторон.

– Быть может, здесь, в этих лесах, никому нет дела до того, с кем ты спишь, но при дворе… Одно дело – случайная интрижка, мимолетное развлечение с тем, на кого упал взгляд, но взять в постоянные любовницы служанку… Фавориты императора или императрицы сами по себе обладают немалым политическим влиянием. Бриала пользуется доверием императрицы.