— Что ж… — задумчиво начал Иосиф Петрович, припоминая текст злополучной записки. — Пеняй на себя! Двадцать восьмого февраля Сергей вышел из дома… Проехал ровно три остановки на метро. Пешком прошел к дому с зелеными балконами. Набрал на кодовом замке в подъезде цифру двести сорок, поднялся на шестой этаж и нажал кнопку звонка квартиры, в двери которой был глазок. Так? Видишь, я знаю все. Даже то, что в том доме есть арка.

Женщина смотрела на него округлившимися от страха глазами, зажав ладонью рот.

— Мари… — вырвалось у нее из груди. — Марина! Ой, ой-ей-ей… — Она схватилась за живот, лицо ее побледнело, покрылось капельками пота. — Ой, мамочка! — заорала она. — Ой, господи!

«Только этого мне не хватает, — подумал Вашко. — Она же собралась рожать!» Он бросился к телефону — «Скорая» поняла все с полуслова.

— Терпи, дочка! — гладил ее он по голове, боясь глядеть на судорожно вздымавшийся живот. Женщина от боли кусала губы, закатывала глаза и время от времени пыталась поднять голову.

Наконец, в дверь позвонили. В комнате сразу же стало тесно от людей в белых халатах.

— Родильный… — надрывался в телефон кто-то из медиков, пытаясь объяснить ситуацию и вызвать специальную бригаду. — Родильный!

— Носилки! — крикнул в коридор врач. — Быстро. — И, повернувшись к Вашко, спросил: — Где ее документы?

— В письменном столе, — еле смогла произнести Жанна с кровати.

Вашко достал из стола документы, передал врачу и вышел на кухню. Но его снова позвали в комнату. Жанна ни в какую не хотела, чтобы ее увозили прежде, чем она повидается с ним.

— Кирова, восемнадцать, дальше вы знаете… — прошептала она. — Только спешите и простите меня, дуру!

— Пора! — заторопился врач. — Скорее в машину!

Вашко дождался пока все вышли, запер квартиру и, догнав процессию на лестнице, сунул ключ в карман пальто, которым была накрыта Жанна.

«Жигули» рванули с места одновременно со «Скорой». Не прошло и десяти минут, как Вашко уже притормозил у дома с зелеными балконами.

Дверь открыла Марина, машинистка из редакции «Пламени». Марина его не знала, но Вашко бесцеремонно проник в квартиру: носок ботинка в щель двери — надежный прием.

— Что вам надо? — в испуге закричала женщина, но Вашко уже был в коридоре.

— Где он? — грозно зарычал подполковник.

— Кто? — в испуге спросила Марина.

— Вы прекрасно знаете, кого я имею в виду… Мне нужен Орловский.

Тотчас распахнулась дверь в маленькую комнату, и на пороге появился тот, кого Вашко так хотелось одновременно обнять и ударить.

— Вы профессионал! — только и нашел, что сказать журналист.

— Премного вам благодарен, уважаемый. Позвольте вам сказать, что вы вот-вот станете отцом. Но вы, похоже, плохой муж, и будете столь же плохим отцом, — устало ответил Вашко.

— Я хороший муж и буду таким же хорошим отцом, — с уверенностью в голосе медленно произнес Орловский.

— А как же понимать все это? — Вашко обвел руками комнату в чужой квартире.

— Это не более, чем логово запуганного, загнанного зверя. Здесь холоднее, чем в самой неуютной холостяцкой квартире.

— Так возвращайтесь скорее назад! — простодушно заявил Вашко. — Я полагаю, здесь в скором времени для вас вряд ли будет спокойнее, чем в других местах.

Орловский молча прошел в комнату и вернулся назад, держа в руках маленькую книжицу синего цвета с короной на обложке.

— Что это? — опешил Вашко, беря ее в руки. Он с удивлением крутил в руках заграничный паспорт. Наклеенная фотография не оставляла никаких сомнений: паспорт был Орловского и паспорт был не советский.

— Как это понимать?

— А так и понимать, — огрызнулся Орловский. — Теперь я поддданный Швеции со всеми вытекающими последствиями. Может, теперь вы поймете, что именно желая Жанне и ее сыну (он так и сказал: «ее сыну» и это резануло слух Вашко) добра, я не мог оставаться в ее доме, не мог связывать ее семейными узами. У нее будут неприятности на работе! Что теперь об этом говорить — все в прошлом, жизнь разбита.

— Чем вы там будете заниматься?

— Писать. Писать и писать… Мне предложено место корреспондента «Свенска дагбладет» по русскому отделу. А еще впереди — книга! Я расскажу об этой истории.

— Вы сами хоть верите в то, что говорите?

— Верю!

— Дай-то бог! Вам уже, как я понимаю, все равно, что творится на родной земле?

Орловский сделал возражающий жест.

— Отнюдь. Теперь мне это столь же интересно, как и раньше, но я надеюсь, что смогу об этом рассказать людям.

Вашко как-то сбоку посмотрел на лицо журналиста — оно было одухотворенным.

— Не хочу быть предсказателем, но у вашей книги будет трудная судьба, она не скоро придет в Россию. Кому читать? Шведам?

— И, может быть, не только им. Правда не знает границ, если она правда.

— Вы думаете, там лучше? У них трудностей тоже хватает выше головы.

— А вот это дело самих шведов — я в эти проблемы лезть не стану. Мое дело — Россия. Мой дом.

— Не стройте из себя Герцена. Его «Колокол» и ваша газета — слишком разные вещи. Там тоже есть владелец, который захочет писать лишь о трудностях в нашей стране, об экономическом кризисе, девальвации рубля и так далее.

— Может быть, может быть…

— Оставайтесь. Для вас здесь непочатый край работы.

— Идеалист вы, Иосиф Петрович! В такие-то годы… А?

— А вы?

— Наверно, я тоже.

— Трудно было получить визу?

— Спасибо, нет. Помогли, — то ли с грустью, то ли с иронией произнес он.

— И скоро отъезд? — спросил Вашко.

— Через четыре с половиной часа. Вовремя меня вы застали.

Вашко усмехнулся.

— У вас до вылета еще достаточно времени. Прогуляемся? У меня есть несколько вопросов, на которые я не смог пока найти ответа. Машина у подъезда — отвезу с ветерком.

— Как раз времени до вылета в обрез! Пока таможню пройду, пока регистрацию… Могу я вас попросить об одном одолжении?

— Вне всякого сомнения.

— Я хочу попрощаться с Мариной без свидетелей. Я многим ей обязан в этой жизни. Можете десять минут подождать меня на улице. Не бойтесь — я не сбегу. От вас, мне кажется, вообще сбежать невозможно.

Вашко не любил комплиментов и не считал нужным на них отвечать. Выйдя из подъезда, он достал сигареты и долго мерил шагами дорожку у дома. Середина марта! С крыш сплошными потоками текла вода, капли звонко стучали по лужам, громыхали по жести водосточных труб. Хлопнула дверь, и на крыльце появился Сергей в легком плаще, с тощим портфелем в руке.

— Извините, — опешил Вашко, а вещи?

— Это все! — усмехнулся журналист. — Здесь лишь фотографии, да письма…

— Не богато