— Любопытная сихуация!

— Вот она у меня где! — «Дипломат», словно забыв об этикете, совершенно по-русски рванул ворот рубахи и чиркнул ребром ладони по горлу. Вашко улыбнулся:

— Где он сейчас? Дома?

— Что вы? — удивленно посмотрел на Вашко собеседник. — Иван Дмитриевич человек достаточно одинокий — я уже говорил, у него есть взрослая дочь, но, насколько мне известно, живет она не с ним. Жена умерла лет восемь назад. Кто за ним будет ухаживать? Он лежит в ведомственной… Там за ним соответствующий присмотр и минимум огласки. Мы пока не хотим лишних разговоров.

— А это не секрет полишинеля? Ведь он пришел в Министерство и добрый десяток сотрудников могли не только услышать об этой истории, но даже и видеть его самого. Хотя бы вахтеры из бюро пропусков.

— Это абсолютно исключено! Они дали подписку о неразглашении, кроме того, вы помните, я говорил — встреча произошла в комнате для приема посетителей, куда доступ весьма ограничен. Что же касается сотрудников нашего отдела… Кроме меня знают еще двое. Одного из них вы видели — это мой референт. Олег Сергеевич Уланов — человек в высшей степени порядочный. Работаем мы с ним около пятнадцати лет и изъездили все континенты.

— Можете рассказать о нем подробнее?

— Об Уланове? Да… — собеседник мялся и не спешил с ответом. Ему, видимо, трудно было признаться в том, о чем Вашко уже начал догадываться и без него. — Как вам сказать… — Виктор Петрович задумчиво поглядел на Вашко, чуть покусывая губы. — Это… М-м-м-м…

— Кем он приходится вам?

— Зятем. Но об этом никто не знает, — он приложил руку к груди. — Иначе, вы, надеюсь, меня понимаете, семейственность на работе. И всякое такое! А парень он хороший.

…Когда они вышли из министерства и сели в поджидавший у подъезда черный лимузин, солнце совсем исчезло, и с неба сыпался нудный мелкий дождичек. Вашко удобно расположился на огромном бархатистом диване и с наслаждением вытянул ноги. «Дипломат» бросил водителю: «На набережную», отвернулся к окну и отрешенно смотрел на затуманенные косым дождем московские улочки. Сквозь запотевшие стекла резко выделялись огни сфетофоров, отражавшиеся в мокрой мостовой.

Трудно было предположить, что в этом небольшом двухэтажном особнячке, скрывавшемся за деревьями, находится больница. Внутрь дома с улицы не доносилось ни звука, ковры на полу глушили шаги. Предупрежденный о приезде врач, с небольшой бородкой «а ля Чехов», при разговоре уважительно склонялся к посетителям.

Застекленные двери бесшумно разошлись в стороны, и перед глазами Вашко предстала больничная палата: небольшой уютный кабинет с красивой кроватью, телевизором, цветами на подоконнике.

Тушков сидел на стуле, повернувшись лицом к окну. Вторжение посетителей не вызвало у него абсолютно никакой реакции. На вид ему было лет пятьдесят. Коренастый, коротконогий. Не проявляет никаких признаков беспокойства или недовольства. Беспричинно улыбнувшись, он медленно повернул голову к двери, как бы пытаясь что-то вспомнить, но тут же оставил эти безуспешные попытки. Первое, что сразу же бросилось в глаза Вашко — выбритая до синевы голова пациента. Вашко осторожно приблизился к больному и пытливо посмотрел в водянистые серые глаза — ответной реакции не было. Так мог смотреть народившийся и бессмысленно хлопающий веками трехдневный теленок. На затылке Тушкова виднелся небольшой свежий шрам, обильно смазанный йодом.

— Мы проверили — там всего лишь ссадина, — счел необходимым пояснить врач. — Вообще, ни малейших телесных повреждений и такой поразительный результат.

— Он способен говорить? — взглянул на врача Вашко.

— Иван Дмитриевич знал несколько европейский языков, — заметил первым Виктор Петрович. — Причем, в совершенстве: немецкий, испанский и, конечно же, английский.

— Голосовой аппарат не претерпел патологических изменений, способен извлекать звуки, — степенно произнес врач, — но… как говорится, иметь возможность и говорить, для нашего пациента понятие разные. Ведь можно иному больному вылечить порезы на пальцах, удалить занозы, но если он не умел играть на пианино, врач ему в этом не поможет.

— Он же умел говорить! — аналогия была явно неудачна. — И он единственный, кто знает, что с ним произошло, — возразил Вашко.

В этот самый момент больной резко дернул шеей, лицо скривила гримаса боли, а из горла с трудом вырвались нечленораздельные звуки… Вашко, как и остальные присутствующие, вздрогнул и целиком обратился в слух. Но кроме хрипа, некого подобия мычания, пожалуй, ничего разобрать было нельзя.

— Кажется, начинается приступ, — врач метнулся к двери. Тотчас появилась медсестра со шприцом в руке.

— Родственников известили? — спросил Вашко.

— Пока нет, — ответил Виктор Петрович. — Тут несколько причин. Об одной из них я уже говорил. Что же касается поиска других родственников, то кадровики пришли в некоторое замешательство — в их документах числится лишь старый адрес Ивана Дмитриевича. А он два или три раза менял квартиры. Причем, как это обычно случается, изменений в анкету не вносил. Более того — в автобиографии числится давно умершая жена и дочка, в то время еще ученица школы, на месте которой нынче расположен Калининский проспект.

— Неужели он ни с кем не был близок на работе? Кто-то был у него в гостях? Может, забегал по делам? Навещал во время болезни?

Виктор Петрович с сожалением посмотрел на подполковника милиции.

— Иван Дмитриевич, как оказалось, вел замкнутый образ жизни. Кроме того, мы стеснены в возможностях опросить наш персонал — я уже говорил вам, по какой причине. — Он бросил быстрый взгляд на врача, но тот сделал вид, что этот разговор его ни в коей мере не касается.

— Ав медкарте? — не сдавался Вашко.

— Перерегистрация намечена на октябрь, — виновато пробормотал врач. — Мы пытались позвонить его родственникам, но… по указанному в карточке адресу проживают совсем другие люди. Они тоже несколько раз совершали обмены квартир.

— М-да-а-а-а… — только и смог произнести Вашко. — Ну и порядок у вас! Есть человек, и нет человека. — Он посмотрел на лежащего на кровати и уже дремавшего больного. — Не нравится мне это.

— Врагов у него не было, — поспешил успокоить Вашко Виктор Петрович, будто оперуполномоченный мог по своей инициативе отказаться от этого дела. — Никаких сомнительных похождений, никаких пристрастий. И по работе ни малейших претензий — наоборот, хотели недавно выдвинуть на очередное поощрение. По результатам переговоров с фирмачами. Путевку для него приготовили в ГДР! Он же, по сути дела, нигде еще не был. Отнекивался — денег нет. Так выбили профсоюзную! А поди ж ты…

Вашко еще раз посмотрел на мирно посапывающего после укола человека, веки которого чуть подрагивали во сне, и первым вышел из комнаты. Задание ему не нравилось, и он подумывал о том, что