– Наберись терпения. Хорошо, что ты фотографию кортика захватил.

– А у тебя что же, нет?

– Сыщикам своим пораздал, а их уже не найти. Разбежались по делам.

Ковшов пододвинул приятелю цветную фототаблицу, на которой красовался изящный клинок морского офицера с наборной рукояткой.

– Имитация настоящего кортика, – всмотревшись в фото, не удержался Квашнин.

– Один в один. А вот рукоятка явно отдаёт привкусом уголовщины. На зоне сработана штучка.

– Их продукция. А это важно?

– В нашем деле важно всё.

– Что же? Выходит, режиссёр наш никакой не режиссёр, а уголовник?

– Как знать… Однако, где обещанное?

– А вот сейчас увидишь.

В дверь постучали.

– Входите, – подражая магу-гипнотизёру, воскликнул Квашнин.

Дверь кабинета отворилась, на пороге в сопровождении двух милиционеров стоял неприличного вида бомж. Грязный, оборванный, вонючий, как все бомжи. От других, впрочем, он чем-то неуловимо отличался. Остатками лака в причёске, выпуклым животиком и аристократическим безразличием во взоре. Однако скоро взор его устремился к бокалам на столе. Бомж, как и полагается бомжу, жадно сглотнул слюну, стыдливо подёргал грязную майку за бретельку, почесал одной босой ногой другую и грустно засопел.

– И что это за создание? – недоумевая, уставился Данила на приятеля.

Квашнин скомандовал милиционерам «кругом», а когда дверь за ними закрылась, пододвинул стул и тем же гипнотическим тоном представил:

– Помощник режиссёра прославленного Таганрогского театра Сребровский Марк Васильевич! Собственной персоной.

Бомж не сводил глаз с бокалов и графина, но сохранял величавое молчание.

– Что ты мелешь? – не удержался Данила. – Кончай комедию ломать! Какой это режиссёр?

– Пока ещё помощник, – попытался изобразить галантность бомж.

– Только что доставлен из приёмника-распределителя, – продолжил Квашнин. – Документов, удостоверяющих личность, не имеет, со слов утратил в состоянии алкогольного опьянения…

– Ограблен… Паспорт похищен вместе с ценными вещами, часами, костюмом и полуботинками, – тихо проговорил бомж.

– Раздет догола, – оборвал его Квашнин. – Марк Васильевич наш с приятелем встречу обмывал, потом – медвытрезвитель, следом – ограбление со слов бедной жертвы и спецприёмник.

– Да, к несчастью, – подтвердил бомж. – Я уже писал несколько объяснений.

– Паспорт, кстати, подбросили в милицию сердобольные, – Квашнин протянул Даниле тёмно-зелёную книжицу.

– Нашёлся? – проявил радость бомж. – Я даже номер помню. Можете проверить.

– Тут фотография имеется, – раскрыл паспорт Данила, – только вы здесь совсем на себя не похожи.

– Похудел? – проявил интерес бомж.

– Ну, это само собой. А как вы в городе оказались?

– Приехал из райцентра на телефонную станцию, чтобы сообщить в театр о несчастье с Липочкой.

– Вельзевуловой?

– Липочкой, – кивнул бомж. – Связь была только с театром в Ростове. Я пошёл к земляку, работает осветителем в детском… вашем… Решил его проведать. Но, оказалось, что он уволился. С его другом пошли в ресторан. Тяжёлое несчастье, беда, постигшая нас… я расслабился, пока рассказывал. День ничего не ел, а тут выпил. Нарядом милиции обоих доставили в медвытрезвитель, его отпустили раньше. Освободился, пошёл на железнодорожный вокзал, заработать на билет, чтоб в райцентр вернуться.

– Всё спустил в ресторане? – пожурил Квашнин.

– Вроде нет… в медвытрезвителе на штраф хватило.

– Ну и что на вокзале?

– А там носильщики – не носильщики. Одним словом, в отцепной вагон завели и всё отобрали. Вот это дали взамен, – бомж дёрнул бретельку майки на груди и опустил голову вниз, где красовалось чёрное трико, закатанное до колен.

– Смотри сюда, – грубо сказал Квашнин и положил на стол перед бомжем цветную фототаблицу. – Хорошо видно?

– Всё различаю, – ответил тот, изучая фото. – У меня зрение стопроцентное. Не жаловался.

– Знаком предмет на фотографии?

– Что это?

– Не узнаёте?

– Что-то знакомое.

Квашнин переглянулся с Данилой.

– Возьмите фото в руки, – посоветовал Квашнин.

Бомж дрожащими руками поднял со стола фототаблицу, не сводя с неё тревожных глаз. Аристократическое безразличие в них исчезло.

– Не узнаёте, Марк Васильевич? – совсем тихо ещё раз спросил Квашнин. – Ну, как же?..

– Это, похоже, кортик.

– Ваш? Посмотрите внимательно. Там есть интересные детальки.

– Мой, – опустил глаза Сребровский. – Чего его разглядывать? Рукоятка наборная. Из уральских камней. Семь цветов радуги. Я камни в Свердловске заказывал.

– А делали где?

– Клинок мне знакомый продал, там надпись есть.

– Какая надпись?

– На клинке.

– Вспомните, пожалуйста.

– Сейчас… По латыни что-то…

– Ну, как же? Ваш кортик. Вы коллекционер?

– Так, баловался.

– Дома ещё оружие есть?

– Есть кое-что. Мы меняемся друг с другом.

– Но этот-то вам сделали?

– Мне.

– И вы его никому не меняли?

– Это гордость моей коллекции. По дурости с собой в эту поездку на Волгу взял.

– Ну, вспомнили надпись?

– Да. Там выгравировано: «Ad patres».

– К праотцам, – перевёл Данила.

Воцарилось тяжёлое молчание.

– Вот и всё, Данила Павлович, – нарушил тишину Квашнин. – Звони Шаламову. Да и Игорушкина с Колосухиным порадовать можешь.

– Михалыча извещу, а тех двоих радовать пока нечем. Вот ляжет дело на судейский стол, тогда можно будет.

– Хватит дрыхать, урод! – Матвей Керзун ткнул кулачищем в бок спящего на койке крепыша так, что тот едва не слетел на пол, мигом вскочил на ноги, продирая глаза и озираясь, ничего не понимая со сна.

Ильдуска закружился на месте.

– Пора делом заниматься. А ты с такой рожей опять, – толкнул его рыжий бородач к рукомойнику.

Ильдуска всё продирал глаза.

– Я же тебя предупреждал, не пей. Опять нажрался?

– И не думал, – нагнулся наконец под струю воды крепыш. – Как и обещал. Ни капли в рот.

– Вижу по твоей пакостной морде, – ещё злей напустился Керзун на приятеля. – Забыл про дело?