А это вообще-то означало, что в этот вечер все — если говорить точно, все местные леди и джентльмены старше восемнадцати лет — будут присутствовать в ее бальном зале.

Для Джарвиса фланирование в толпе имело свои преимущества: в зале присутствовало достаточно много рослых мужчин, за которыми можно было спрятаться. Джарвис продолжал двигаться, медленно пробираясь сквозь скопление народа, принимая приветствия, обмениваясь обычными шутливыми замечаниями и одновременно поддерживая впечатление, что направляется к какому-то вполне определенному человеку. Это, как очень давно он усвоил, был лучший способ дожидаться кого-либо в таком месте, потому что всегда существовала возможность двинуться дальше.

Любезно улыбаясь, он раскланивался и произносил очередную вежливую ложь, как вдруг понял, что прибыла Мэдлин. Повернув голову, он посмотрел в противоположный конец зала — прямо туда, где она остановилась у самой входной двери.

В шелковом платье цвета зеленого яблока Мэдлин выглядела бесподобно; на ней красовались оба подарка ее братьев, и его подарки тоже — один в волосах, другой — свисающий с запястья.

Снова обернувшись к знакомым леди, Джарвис улыбнулся и, больше не имея надобности прибегать ко лжи, откланялся:

— Прошу меня извинить, леди, но мне нужно кое с кем поговорить.

Чтобы добраться до Мэдлин, Джарвису нужно было пересечь большую часть бального зала, но, сделав несколько шагов, он обнаружил, что несколько человек уже подошли к ней, опередив его.

Молча выругавшись, Джарвис замедлил шаги, а потом остановился.

Мэдлин была окружена компанией гостей леди Хардести, и это заставило его задержаться — произвести рекогносцировку, прежде чем перейти к действиям. Там был Кортленд, этот мерзавец, который стоял совсем близко к Мэдлин, и еще четверо других великосветских джентльменов, ни одному из которых Джарвис не доверил бы своих сестер.

И конечно, он не доверит им Мэдлин, но… даже на расстоянии десяти футов он ощущал, что она держится стойко — щит валькирии был на должном месте. Однако то, что, несмотря на присутствие на вечере пяти внешне привлекательных дам, приятельниц леди Хардести, все пятеро джентльменов, включая красивого мужчину, на чью руку опиралась сама леди Хардести, ни на секунду не отрывали своих хищных взглядов от Мэдлин, сказало Джарвису все, что ему необходимо было знать.

Не сводя глаз с лица Мэдлин, Джарвис приблизился к ней. Как он и надеялся, Мэдлин почувствовала его присутствие раньше других и, взглянув в его сторону, отступила на шаг назад, освободив для него место возле себя — место, которое Джарвис немедленно занял.

— Мэдлин, дорогая.

С самоуверенной улыбкой он взял руку, которую Мэдлин подала ему, и поклонился, внутренне торжествуя при виде улыбки, которой Мэдлин одарила его. Улыбка все еще содержала признаки светской любезности, но никто, даже с самым малым жизненным опытом, не мог, увидев ее, усомниться, что Джарвис и Мэдлин были любовниками.

— Джарвис! Я уже гадала, где ты.

Она тоже назвала его по имени и нежно обратилась к нему на ты. Джарвис сжал ей пальцы, положил ее руку себе на сгиб, локтя, накрыл другой рукой — и только после этого взглянул на остальных и, обведя взглядом круг лиц, остановил его на лице леди Хардести.

— Лорд Краухерст! Приятно встретиться, милорд.

С улыбкой, которая обещала сладострастное удовольствие, леди Хардести протянула ему руку.

— Леди Хардести. — С неохотой убрав руку с ладони Мэдлин, Джарвис пожал пальцы ее сиятельства, коротко поклонился и отпустил ее руку. — Добрый день, — холодно и надменно кивнул он остальным женщинам.

Отпустив локоть джентльмена, который стоял рядом с ней, и шагнув вперед, леди Хардести пересекла пространство внутри их кружка.

— Милорд, — она взяла Джарвиса под руку и взглянула ему в лицо, полностью игнорируя Мэдлин, — я особенно рада видеть вас. Мне так хотелось сказать вам несколько слов. — Ее голос стал тихим, обольстительным, а брови слегка изогнулись. — Вы позволите?

Мэдлин заставила себя опустить взгляд и подавить неожиданную и тревожно резкую реакцию, которая вырвалась откуда-то изнутри нее. Джарвис чуть повернулся и привлек Мэдлин насколько можно еще ближе — явно стремясь, чтобы леди Хардести заметила, что Мэдлин держит его под руку.

Леди Хардести это заметила, но посмотрела на Мэдлин и, беспечно улыбнувшись, снова обратилась к Джарвису, словно Мэдлин была просто живой пальмой в горшке, — лошадь и та привлекла бы больше внимания. Темперамент Мэдлин — сила природы, редко приводимая в действие, — начал раскручиваться по спирали и вверх.

— Интересно, милорд, — придвинувшись ближе, леди Хардести потупилась в надежде, что Джарвису придется наклониться к ней, чтобы услышать ее слова, — смогу ли я уговорить вас уделить мне несколько минут своего времени… наедине?

Она подняла взгляд — это была еще одна попытка заманить Джарвиса в западню своими темными глазами.

Мэдлин взглянула на Джарвиса — то, что она увидела, доставило ей облегчение, позволило совладать со своим характером.

— Увы, нет. — Джарвис смотрел на нее свысока — с очень далекой, почти недосягаемой высоты. — Мисс Гаскойн обещала мне первый вальс, который, я уверен, скоро начнется.

Леди Хардести поставили на место настолько откровенно, насколько это может позволить себе джентльмен, но она просто улыбнулась — сначала Джарвису, а затем, опять с рассеянным, снисходительным видом, Мэдлин.

— Я уверена, милорд, один из этих джентльменов будет просто счастлив занять ваше место. — Леди Хардести снова перевела взгляд своих прекрасных глаз на лицо Джарвиса. — У меня такое предчувствие, что моя потребность в вашем обществе значительно превышает ту, которая есть у мисс Гаскойн.

Никто по доброй воле не мог поставить себя в такое дурацкое положение, а леди Хардести была не глупа и разбиралась в светских приличиях. Мэдлин внезапно поняла, что леди Хардести и ее друзья видели в ней чересчур высокую, чересчур провинциальную, навсегда оставшуюся в девицах старую деву, которая не могла иметь каких-то реальных видов на Джарвиса. И это открытие явилось для Мэдлин пощечиной, но…

— Боюсь, мне не удалось выразиться ясно. — Джарвис заговорил холодно, невозмутимо, с таким отчетливым произношением, что каждое тихое слово резало, словно сабля. — Мисс Гаскойн обещала мне первый вальс потому, что я не просто просил, а по-настоящему умолял ее оказать мне эту честь. — Он не отрывал от лица леди Хардести ледяного взгляда своих глаз, ставших агатово-черными. — И ничто — повторяю, ничто на свете — не заставит меня отказаться от этого удовольствия.

Он замолчал. Несмотря на столпотворение, ни один звук, казалось, не проникал в теперь безмолвный кружок; никто не пошевелился, и Мэдлин подозревала, что большинство затаили дыхание.

— Я уверен, — наконец снова заговорил Джарвис, когда тишина стала уже гнетущей, — что теперь вы понимаете?