— Тогда уж и шубу новую надевай.

Татьяну накрыло что-то невесомое и мягкое. Посмотрела себе на плечо — сверкающие коричневые иголочки.

У нее захватило дыхание. Змей поставил ее перед трюмо.

Норка, та самая цельная норка, которую она просила у него на свое тридцатилетие и уже примеряла. Но тогда он пожадничал, а ее день рождения провели врозь.

Татьяна залилась слезами и бросилась ему на шею.

Как бы нехотя приняв ее благодарные поцелуи, Змей отстранился, достал из бумажника пятисотку.

— Вот тебе на хозяйство, — добавил сотню, — и на такси. Тяжелого не таскай, побереги себя. И возвращайся поскорее!

Спускаясь по лестнице, Татьяна по-королевски придерживала длинные полы уже своей, но еще не совсем привычной шубы. Вышла во двор — еще одна маленькая, но приятность: Змей стоял у окна кабинета и махал ей рукой. У Татьяны защекотало в носу от умиления.

Все до одного играющие становятся в круг, в центре которого оказывается водящий, и дружно кричат, имитируя голоса животных («гав-гав», «хрю-хрю», «га-га-га» и т, п.).

Сборник «Развивающие игры в детских дошкольных учреждениях»

Полдень 27 ноября

Чоповский джип под окном намозолил глаза не одному только Змею. Есауловцы пасли его, может быть, не так аккуратно, как хотелось бы их опальному лидеру, но все же достаточно регулярно. Теперь Есаул знал, что дежурят люди Шишкина попарно в три смены и один из них — молодой, который участвовал в его захвате. Брюхо, посланный следить за следящими, слышал, как напарник называл его Виктором.

И Есаул решился. Если гора не идет к Магомету, то Магомет ставит ее на счетчик. Он больше не будет охотиться за Шишкиным, а сделает так, чтобы Шишкин охотился за ним.

Около полудня он позвонил Кадышеву из автомата на углу. Представляя себе уровень возможностей Шишкина, он был уверен, что квартира прослушивается, и, мало того, делал на это ставку.

— Владимир Иваныч? Снова беспокоит вас Есаулов Петр Петрович. — Есаул представил, какая физиономия сейчас у писателя: шантажист называет свое имя… А чопы уже наверняка звонят Шишкину. — Как видите, я не скрываюсь. Да! Да! Не вижу смысла!.. — Не сдерживая нервных смешков. Есаул назвал длинный ряд цифр. Для чопов, едва ли знакомых с системой кодировки договоров в издательстве СГВ, это должно было звучать, как китайская грамота… А Кадышев понял. В трубке было слышно, как он зашуршал бумагами.

— Нашли? — выдержав паузу, благожелательным тоном поинтересовался Есаул. — Посмотрите на пятой страничке. Я буду диктовать по цифрам: два, четыре…

— Достаточно, — перебил Кадышев. Было очевидно, что он тоже знает о прослушке. — Это не секрет. Чего вы добиваетесь?

— Да, но там было дополнение, так сказать, секретный протокол. Первая циферка — девять… Владимир Иваныч, я бы хотел зайти, обсудить наши дела. Один.

— Не в квартире, — быстро ответил Кадышев.

План Есаула основывался именно на том, чтобы попасть в квартиру писателя.

— Да я разговоры разговаривать не собираюсь, — простовато сказал он. — Оставлю еще некоторые циферки, так сказать, для воспоминаний и размышлений, а условия обговорим потом.

— Ладно, — сдался Кадышев. — Только учтите, у меня подокнами…

— Знаю. А у меня в голове. При себе ничего компрометирующего нет.

— Ладно, заходите, — повторил Кадышев и по-стариковски меленько хихикнул.

Есаул не вовремя вспомнил, как лихо писателишко прострелил руку Брюху, и на душе стало муторно.

Поднимаясь по стертым ступеням (лет пятьдесят дому, не меньше), он думал, что все хорошее достается слишком поздно. Акцию с бухгалтершей можно было провернуть и месяц назад, да он понадеялся на дуру наводчицу, а та, не то боясь, что ее выкинут из дела, не то набивая себе цену, обещала дать информацию со дня на день. И действительно давала, только по чайной ложке и каждый раз не совсем то, что требовалось. Дернет же черт связаться с бабой! Сам начинаешь глупеть.

Он позвонил в дверь и чуть отошел, чтобы его лучше было видно в «глазок», — Пальто снимите, — потребовал из-за двери Кадышев. Есаул безропотно повиновался. — Теперь пиджак… — Дверь приоткрылась на цепочку. — Подайте пальто и пиджак.

Есаул просунул одежду в щель, дверь захлопнулась и долго не открывалась. Самым разумным из всей чепухи, которая лезла Есаулу в голову, было предположение, что писатель и не собирается открывать. Оставит пальтишко себе.

— Заходите. — Было слышно, как залязгали замки. — Сами открывайте. Смелее, — не без издевки подбодрил Кадышев.

Есаул распахнул дверь. Писатель стоял, отойдя в глубь прихожей, рука в кармане. Газовик, механически отметил Есаул, потому что ничего иного, кроме газовика да охотничьего ружья, законопослушным гражданам иметь не положено. Хотя черт их знает, военных, красивых-здоровенных…

— Отойдите от двери. Дальше… — Кадышев загремел ключами. Есаул прислушивался. Закрутит он головку щеколды или нет? По звукам было непонятно, а оборачиваться Есаул не стал, боясь выдать себя излишним вниманием к замкам.

— Я слушаю, — сказал Кадышев.

— Слушаете? Я думал, вы собираетесь посмотреть.

Кадышев усмехнулся, не разжимая губ. Гадская, однако, улыбочка. Не зря его зовут Змеем.

— Проходите… Вперед… Направо.

Есаулу стоило большого труда не показать, что он знаком с планировкой квартиры. Слыша за спиной прерывистое стариковское дыхание, он короткими шажками пошел по коридору, ткнулся в столовую.

— Не туда. Следующая дверь. Не задерживайтесь, проходите до окна, — командовал писатель.

Он все время держался шагах в трех позади. Есаула позабавила такая осторожность.

— Что вы, ей-богу, Владимир Иваныч, — миролюбивым тоном сказал он. — Я не собираюсь бить вас по голове тупым тяжелым предметом. Вот тут, — он постучал он себя пальцем по лбу, — достаточно, чтобы обойтись без холодного оружия.

Кадышев пропустил это замечание мимо ушей, а зря.

Радиоспектакль для чопов уже начался.

— Садитесь, руки на стол… Ку-уда?!

Есаул молча кивнул на стопку бумаги и, взяв листок, начал быстро писать. Полученную у главбухши издательства цифирь он помнил наизусть. Кадышев стоял за спиной, заглядывая через плечо-.

— Включите какую-нибудь музыку, не на ухо же перешептываться, — попросил Есаул.

Не спуская глаз с цифр, возникавших под пером Есаула, Кадышев потянулся к телевизору, включил. Какие-то очередные богатые заливали экран слезами.

— Попался, сука! Руки вверх! — закричал Есаул, наставив на Кадышева палец.