— Ты что?!

— Лицом к стене! Колись, где бабки?!

Писатель разинул рот и скорее от растерянности, чем по необходимости отвесил Есаулу сочную оплеуху.

— Получай! — выкрикнул Есаул, приписав себе авторство, и добавил кулаком по столу. — Не хочешь говорить, гнида?! Ну, сейчас…

Интересно, среагировали чопы или еще нет? По его расчетам, они должны были кинуться уже на выкрик «Руки вверх!». Кадышев нужен им живой, и какому-то блатарю его не отдадут. Ключи у них есть, до квартиры им бежать меньше минуты, и секунд двадцать уже прошло.

— Еще хочешь?! — подлил масла в огонь Есаул и еще раз врезал по столу. — Считаю до десяти, потом ты — покойник! Раз!.. Два!..

Сбивая Кадышева с толку, он подмигивал и пальцами тыкал себя в уши. Был момент — писатель поддался на игру, даже кивнул на бумагу: мол, напиши, что ты хочешь.

Есаул с готовностью схватил ручку.

— Три!.. Четыре!..

«Владимир Иванович! Нас прослушивают!»

Знаю, кивнул Кадышев. Еще двадцать секунд.

— Пять!.. — не спеша считал Есаул, выводя на бумаге:

«Я должен с вами встретиться…»

— По делу! — взревел Кадышев и осекся. Понял. — Только шевельнись, — пригрозил он и кинулся к двери.

Вслед ему полетела пепельница со стола и разбилась о дверной косяк. Писатель обернулся со свирепым лицом, стал промаргиваться — что-то угодило в глаз. В прихожей слышался топот. Есаул улыбнулся и, как первоклассник, сложил руки на столешнице.

Первым ворвался Виктор, и физиономия у него удивленно вытянулась. Кадышев успел отпрыгнуть в угол и пытался извлечь соринку известным способом, натягивая верхнее веко на нижнее. Вид у него был хоть и озабоченный, но ничуть не напуганный. А Есаул продолжал изображать первоклассника.

— Простите, Владимир Иванович, — растерянно сказал Виктор, убивая Есаула взглядом. — Мы думали…

— Насрать мне, что вы думали! — заорал Кадышев. — Немедленно оставьте мою квартиру!

Сконфуженно улыбаясь и пряча пистолеты, чопы попятились к двери.

— Погодите, — подобревшим голосом остановил их Кадышев и, сам о том не подозревая, подыграл Есаулу:

— Гляньте, что у меня с глазом.

Было ясно, что слежка не является для Кадышева секретом и чопы прекрасно об этом знают. Они и не старались скрываться: джип все время открыто стоял под окнами. Может быть, объект, выходя на улицу, обменивался кивками с чопами. Неисповедимы пути твои, господи.

Во всяком случае, Кадышев доверил им свой глаз. Проштрафившиеся чопы подвели писателя к окну и стали ковыряться у него под веком уголком носового платка.

— Помочь? — проявил чувство юмора тихо вошедший Брюхо и грохнул на стол ребристую гранату. — Все болячки враз пройдут!

Прежде чем чопы успели достать пистолеты, Брюхо схватил гранату, выдернул чеку и предъявил ее высокому собранию:

— Волыны на пол! Я псих со справкой.

Придавливая друг друга в дверях, вломились еще трое: опозорившиеся «быки», которых люди Шишкина задерживали вместе с Есаулом, и Синий. Этот сразу кинулся к брошенным чопами пистолетам, подобрал и стал озираться с таким видом, как будто придумывал, что скомандовать.

— Это он! — Один из «быков» узнал Виктора и кинулся к нему с явным намерением свести счеты.

— Стой! — Брюхо вдогонку ударил его по затылку раненой рукой, сморщился. «Бык» молча клюнул носом стену.

— Ты на кого?! — начал Синий.

Кулачище Брюха с зажатой гранатой замаячил у него перед носом.

— Я сказал: стоять! Всех касается!!

— Синий, если тебе хотелось покомандовать, надо было первому входить, — елейным голосом заметил Есаул. — А теперь положи-ка пистолетики…

Брюхо поднял гранату над головой.

— Положи, — повторил Есаул. — Возьми у этих наручники и прикуй их к батарее.

Косясь на Брюхо и ворча, как побитая собака, Синий повиновался.

— Брюхо на самом деле чокнутый. У чеченцев был в плену в девяносто пятом, — ни к кому специально не обращаясь, сообщил Есаул. — Швырнет гранату и выскочит, а мы не успеем.

— Не тормози, сникерсни! — взорвался тихо бормотавший телевизор.

Есаул не поленился встать и выключить, после чего без стеснения плюхнулся в писательское кресло и по памяти набрал телефонный номер.

— Господина Шишкина, будьте любезны.

Трубку снял второй хохмист, который допрашивал Есаула в джипе, детским садиком грозил — у лидера преступников была отличная память на голоса, а чоп его не узнал и выложил, что Никита Васильевич только что отъехал по срочному делу.

Что ж, на ловца и зверь бежит. Есаул собирался выдернуть Шишкина к себе, сообщив, что чопы оказались у него в заложниках. Но если Никита Васильич сами изволят…

* * *

Шишкин помчался к дому Кадышева, как только Виктор сообщил о звонке Есаула. Поведение братвы было непонятно. Не заметить под окнами джип, в котором его допрашивали, мог только слепой, и, если Есаул демонстративно поперся в кадышевскую квартиру, то ясно, что он затеял провокацию.

На то, чтобы спуститься со второго этажа к машине и выехать со двора, у Шишкина ушло минуты полторы.

Влившись в поток на Ленинском, он снова позвонил Виктору. Чоп сообщил, что Есаул только что, сей момент, скрылся в подъезде писателя. Еще раз Шишкин позвонил минут через пять, подъезжая к Крымскому мосту. Трубку не брали, и он понял, что провокация удалась.

Связавшись с Гришей, начальник отдела безопасности приказал взять пять человек из дневной смены и рвать к писательской квартире. Потом он сообразил, что начинать надо было с двоих, дежуривших у дома Вики Левашовой, — им и ехать ближе, и, кроме того, с их приемником можно прослушивать квартиру Кадышева — там «жучки» такие же, какие всадили его бывшей жене. Шишкин приказал своим гнать на «Октябрьское Поле», встать в сторонке, не мелькая под окнами, ждать и слушать. Через двадцать минут, подъезжая к «Беговой», он уже знал, что произошло: Кадышев и двое чопов захвачены есауловцами, причем бандитов неожиданно много — человек пять.

Каким образом они просочились незамеченными, оставалось загадкой.

— Ждать! — повторил Шишкин и перезвонил Грише.

Зам уже выехал. Взял он с собой не пятерых, как сгоряча приказал Шишкин, а двоих доверенных, и начальник отдела безопасности согласился с таким решением.

Судя по всему, предстояла стрельба в чужой квартире, которую чопы отнюдь не охраняли, а в такой ситуации невозможно быть чистым перед законом. Шишкин осознавал, что идет на преступление, но поступить по-другому не мог.