Я подогнал «гольф» Тони к входной двери. Кадер стоял на стреме. Но опасаться было нечего. Кругом настоящая пустыня. Ни кота, ни даже крысы. Только мы, занятые подделкой действительности, за неимением сил изменить мир. Маврос открыл заднюю дверцу, и я втащил внутрь труп Тони. Я обошел машину, открыл дверцу и усадил Тони. Закрепил его ремнем безопасности. Дрисс подошел ко мне. Я не знал, что сказать. Он тоже. И тут он обнял меня, прижал к груди. Он поцеловал меня. Потом ко мне подошли Кадер, Жасмин и Карина. Никто не сказал ни слова. Маврос обхватил меня за плечо.

— Я дам тебе знать.

Я смотрел, как Кадер и Жасмин сели в «панду» Лейлы, а Дрисс и Карина забрались в «4x4» Мавроса. Они уехали. Разъехались. Я вспомнил о Мари-Лу. Здравствуй, печаль! Я сел за руль «гольфа». Взглянул в смотровое зеркало. По-прежнему никого. Я включил первую скорость. И будь что будет!

Я опоздал на полчаса, и это меня спасло. «Рестанк» был освещен словно в праздник 14 июля. Тремя десятками фонарей, которые кружились на крышах автомобилей. Машин жандармерии, машин полиции, карет «скорой помощи». Именно полчаса мне потребовалось, чтобы пригнать «гольф» Тони на третий уровень подземной стоянки Биржевого центра, стереть все следы, поймать такси и вернуться в Бель-де-Мэ за моей машиной.

Такси мне удалось схватить с трудом. Будет полный отпад, если я нарвусь на Санчеса. Но нет. Мне досталась точная его копия. И словно в качестве премии эмблема Национального фронта — трехцветный язычок пламени, приклеенная над счетчиком. На бульваре Бельсюнс меня могла бы остановить любая патрульная машина. Ходить одному по городу в такое время само по себе было преступлением. Ни одной полицейской машины не появилось. Человека легко могли бы убить. Но я не столкнулся ни с одним убийцей. Все мирно спали.

Я припарковался на другой стороне автостоянки ресторана «Рестанк». На обочине, уткнувшись передними колесами в траву, позади фургона «Радио Франции». Новость распространилась быстро. Сюда, казалось, съехались все журналисты, которых еле-еле сдерживал кордон жандармов у входа в ресторан. Где-то здесь и Бабетта. Даже если она никогда не писала об актуальных событиях, она любила присутствовать на месте происшествия. По давней привычке местных журналистов.

Я заметил ее чуть левее от группы тележурналистов канала «Франс-3». Я подошел, обнял ее за плечо и шепнул на ушко:

— Из того, что я тебе расскажу, ты сделаешь самую убойную статью в своей жизни. (Я поцеловал ее в щечку.) Привет, моя красавица.

— Ты не успел к бойне.

— Я чуть было в нее не попал. Поэтому я скорее горд собой!

— Не говори глупости!

— Кого же ликвидировали?

— Эмиля и Жозефа Поли. И Брюнеля.

Я скорчил гримасу. Двое самых опасных уцелели. Морван и Веплер. И Батисти тоже. Раз Симона жива, то жив и Батисти. Кто этих троих прикончил? Итальянцы убрали бы всех. Морван с Веплером? А что, если они работают на Батисти? Я терялся в догадках.

Бабетта взяла меня за руку и отвела подальше от журналистов. Мы сели прямо на землю, прислонившись к низкой каменной ограде паркинга, и она мне рассказала обо всем, что произошло. Ну, обо всем, что им сообщили.

Ближе к закрытию, около полуночи, в ресторан ворвались двое. Только что ушла последняя пара посетителей. На кухне никого уже не было. Оставался лишь один подавальщик. Он был ранен, но легко. По мнению Бабетты, это был не просто подавальщик, а телохранитель. Он укрылся под стойкой и открыл огонь по нападавшим. Он по-прежнему находился в ресторане. Ош хотел немедленно допросить его, а также Симону.

Я рассказал Бабетте все, что знал. Во второй раз в день. Я закончил рассказом о Тони и подземной стоянке Биржевого центра.

— Ты прав в отношении Батисти. Но насчет Морвана и Веплера ошибаешься. Побоище устроила пара твоих итальянцев. Они работали на Батисти. В согласии с Каморрой. Но сначала прочти вот это.

Она протянула мне ксерокопию газетной вырезки. Это была статья о бойне в Танагре. Один из убитых бандитов был Тино, старший брат Батисти. Все знали, что эту операцию проплатил Дзукка. Каждый стремился к тому, чтобы стать преемником Дзампы. Тино больше всех. Дзукка опередил его. И Батисти сдался. Затаив в сердце месть.

Батисти вел беспроигрышную игру. Он жил в кажущемся согласии с Дзуккой после того, как завязал и отказался от всякого участия в делах. Семейные узы связывали его с братьями Поли и, следовательно, дружеские отношения с Брюнелем, позднее с Морваном и Веплером. Он поддерживал добрые и тесные связи с неаполитанцами. Годами он был готов к любой неожиданности. Мой бурный разговор с ним в кафе у Феликса обретал весь свой смысл.

Батисти поверил в свой реванш, когда был арестован. В Паццо. Дзукка больше не был неприкасаемым. В тот вечер перезвонил римский корреспондент Бабетты. У него появились новые данные. В Италии судьи действовали решительно. Головы летели каждый день, обнаруживалась ценная информация. Микеле Дзадза попал в тюрьму лишь потому, что марсельская «ветвь» прогнила. Необходимо было срочно ее отрубить. И вновь завязать дела с новым человеком. Поэтому вполне естественно, что Nueva Famiglia, меняя тактику, вышла на Батисти.

Батисти был чист. Он больше не находился под наблюдением полиции. Целых пятнадцать лет его фамилия нигде не возникала. Через Симону, благодаря братьям Поли и Морвану, Батисти знал, что кольцо вокруг Дзукки сжимается. Люди из бригады Оша постоянно дежурили у его дома. Они следовали за ним даже тогда, когда он выгуливал своего пуделя. Батисти проинформировал неаполитанцев и послал Маню к Брюнелю, чтобы забрать у того все компрометирующие документы. И передать их в другие руки.

Дзукка готовился к отъезду в Аргентину. Батисти, скрипя сердце, смирялся с этим. Но как снег наголову свалился Уго. Он пылал такой ненавистью, что даже не почувствовал ловушку, которую ему подстроили. Я в этом до конца не разобрался, но одно было совершенно ясно: подосланный Батисти Уго пришил Дзукку так, что бригада Оша не сумела помешать этому. Ош убрал Уго после. С оружием или без, но Уго все равно ликвидировали бы. Но один вопрос оставался: кто убил Маню и почему?

— Батисти, — с уверенностью сказала Бабетта. — Ведь это он заставляет убирать других. Идет большая стирка.

— Ты считаешь, что Морван и Веплер тоже в нее попали?

— Ну да. Я так считаю.

— Но обнаружено только три трупа.

— Появятся и другие, со временем! (Она посмотрела на меня.) Ладно, Фабио, улыбнись.

— Так просто не может быть. Я говорю о Маню. Он не был в этом замешан. Сделав «дело», он рассчитывал смыться. Он говорил об этом Батисти. Видишь ли, Батисти обманул меня во всем, кроме одного. Он очень любил Маню. Любил искренне.

— Ты слишком романтик, мой милый. Поэтому сдохнешь.

Мы посмотрели друг на друга печальными, словно наутро после дикой пьянки, глазами.