– Симочка… – Мери сразу поняла, о чём она. – Но ведь всякое бывает же! Да мало ли что могло случиться! Ты же видишь, что творится кругом! Стреляют, бандиты… Потерпи, он вернётся! Быть не может, чтобы…

– Не придёт, – хрипло и убеждённо выговорила Симка. – Не придёт. Я теперь верно знаю.

Мери молча, непонимающе смотрела на неё. Заметив этот взгляд, Симка вытерла мокрое лицо рукавом, настороженно огляделась и сунула руку за пазуху.

– Вот, видишь? Да придвинься… Увидит кто – конец мне!

– Ва-ах… – вырвалось у Мери, когда Симка наконец размотала тугой, чёрный от грязи и застарелого пота тряпичный свёрток. – Это же… Откуда это?!

На коленях Симки тускло поблёскивало золото.

– Это его деньги. Его – Беркуло, – чуть слышно сказала Симка. – Видишь, как много! Понимаешь – если он даже за ним не захотел прийти… Что же он думает про меня теперь! Когда засыпал в вагоне – вот она я, вот оно золото, всё рядышком! Проснулся – ни меня, ни монет! Что он подумал, скажи ты мне, скажи!!!

– Перестань кричать! – Мери без всякой нежности запечатала подруге рот ладонью. – Почему они у тебя оказались? Ты… их взяла?!

– Одурела?! – Симка в ярости укусила её за руку. – Он сам мне дал! Когда мы за поездом побежали! Сказал, что меня в случае чего обыскивать солдаты не станут! Он мне верил, он меня уже женой своей держал! И во-о-о-от… – Симка залилась слезами с новой силой. – Ты же видишь, он даже за ним, даже за золотом своим не вернулся! А на это всё зиму целую можно сыто прожить! И останется ещё!

Мери молчала, ошарашенная. Симка всхлипывала, не забывая при этом свёртывать платок с монетами в аккуратную колбаску. Затем свёрток был натуго перетянут кожаным шнурком, надет на шею и отправлен в ложбинку между грудями, под кофту.

– Если он про меня подумал, что я от него с первым встречным сбежала, – пусть! – шмыгнув носом, зло сказала Симка. – Пусть, право имеет! Кто угодно такое подумал бы… Но он же теперь меня ещё и за воровку держит! Обманула, пообещала – и последнее взяла! Не у гаджа – у цыгана! О-о-о, это я-то…

– Но, Симочка! Почему ты деду до сих пор ничего не сказала, почему золото ему не отдала?! – всплеснула руками Мери. – С ума сошла, всё лето столько денег на себе таскать! Да дед Илья сам бы нашёл тех кишинёвцев! Передал бы через других, что всё их золото цело, что его никто не крал! И ты бы была чиста! Симочка, почему же… – Она осеклась, догадавшись внезапно. И обняла вновь задрожавшую от рыданий подругу за плечи.

– Бедная… Ты думала, что…

– Да! Да, да!!! – зашлась Симка в горестном плаче. – Я думала, что он хоть за ним… хоть за золотом… что он придёт и увидит, что Сенька – мой бра-а-а-ат… И что я не виновата-а-а… А уже четвёртый месяц… – Плечи её затряслись. – Не придёт, не придёт… Никогда больше не придёт, никогда его не увижу, дэвлалэ, никогда-а-а…

Мери молча гладила подругу по спине, по рассыпавшимся волосам. А когда Симка, обессилев от слёз, скорчилась неподвижным комочком, осторожно сказала:

– Симочка, но если так… Если так, то зачем же ты мучаешься? Пойди с бабкой в церковь, забожись на икону. Зачем же ты напрасно ходишь в этих цепях? Тебя тут же освободят! И может быть…

Договорить она не успела – Симка вскинулась как ужаленная.

– Нет уж! Не дождётся! Буду так ходить! – Её мокрые глаза бешено блеснули. – До тех пор буду ходить, пока с ним не увижусь! Хоть до седых волос! Пусть Беркуло меня взять не захочет, но я ему из рук в руки его золото отдам и скажу, что Сенька – брат мне! Что я ему не врала и что я – не воровка! Вот так! А потом, потом… потом плюну на него! И всё!!! – И вдруг она тихо и жалобно спросила: – Меришка, ведь ещё никто не говорил, что он женился? Это же не может быть, чтобы мы не свиделись никогда?

– Конечно, глупая, не может! – уверенно сказала Мери. – Увидитесь, конечно! Непременно! Увидитесь и сами решите, как дальше быть. И не женился он ни на ком! Я бы почуяла! И поверить не могу, чтобы он посчитал тебя воровкой!

– Как ты хорошо сказала, чячо…[50]– слабо улыбнулась Симка. – Да, это правда… да.

– Только не плачь больше! – сурово предупредила Мери. – От слёз стареют быстро. Увидитесь – Беркуло тебя не узнает! Скажет – фу, бабка какая-то в морщинах пошла!

– Отсохни твой язык! – фыркнула Симка. Некоторое время молчала. Потом, не глядя на подругу, медленно спросила: – Чего ты Сеньку-то всё мучаешь? И сама мучаешься? Я же вижу, как вы друг на друга смотрите. Он уж и разговаривать по-людски не может, ругается только и молчит! Выходи уже за него. Что я, вовсе паскуда, завидовать тебе? И его жалко, хоть и дурак…

Мери молча покачала головой. Тоже глядя в сторону, сказала:

– Не выйду. Не смогу.

– А если я с Беркуло увижусь и… и ничего у нас не выйдет?

– Тогда и поговорим. – Мери обняла подругу за плечи. – Ты счастливой станешь – и я за тобой следом. А по-другому – никак. Я ведь слово дала.

– Совсем дура… – пробормотала Симка, отворачиваясь.

Мери притянула её к себе, шепнула:

– Давай спать. Вот увидишь, всё наладится.

Дождь утягивался за реку, чуть слышно шелестя по примятой траве. Небо светлело. Две девушки спали под телегой в обнимку, на смятой перине, укрывшись одной шалью. Симка чуть слышно всхлипывала во сне, и Мери, не открывая глаз, крепче прижимала её к себе.

* * *

– Беркуло, пхрала, инкли! Ракло аиляв, тут акхарел![51]

Беркуло нехотя приподнял голову с подушки. Прямо в шатёр било вечернее солнце, насквозь пронизывая залатанное полотнище и длинными полосами растянувшись на перине. Взъерошенная голова младшего брата, просунувшаяся в шатёр, горела, казалось, костром от этого красного света.

– Ушти! Ракло пхенел, со жянел тут! И саво-то ром леса![52]

Беркуло пробурчал что-то невнятное, махнул рукой – сгинь, мол. Голова Илько исчезла, а Беркуло с сожалением подумал о том, что теперь всю ночь не сможет заснуть. Однако нужно было узнать, кто пришёл: чужой мужской голос возле шатра смутно показался Беркуло знакомым. Он сел, наспех провёл ладонью по встрёпанным волосам, стряхнул подушечный пух с рубашки и, жмурясь на падающее солнце, вышел из шатра.

Первой мыслью его было перекреститься и сказать: «Сгинь, нечистая сила!» Потому что со страшно знакомой плоской рожи на него смотрели наглые синие глаза Зямы Глоссика. Живого Глоссика в потёртой хромовой куртке поверх драной тельняшки, ухмыляющегося прямо в испуганное лицо Беркуло щербатым ртом.