Те же самые аргументы в более развернутом виде были изложены Клебером на военном совете в Салихии 21 января и нашли отражение в протоколе заседания. Кроме самого главнокомандующего в совете участвовали дивизионные генералы Франсуа Огюст Дама, Жан-Луи Эбенезе Рейнье и Луи Фриан, бригадные генералы Николя- Антуан Сансон, Николя-Мари Сонжис, Антуан-Жозеф Робен, Луи Николя Даву, Жозеф Лагранж и Антуан-Гийом Рампон. Протокол вел главный казначей армии Жан-Пьер Дор. По словам авторов «Научной и военной истории», доводы главнокомандующего в пользу подписания договора об эвакуации армии особых возражений не вызвали ни у кого, кроме Даву, который «пытался энергично оспаривать доводы Клебера один за другим. Но этот эпизод привел лишь к обмену едкими репликами. А когда все увидели, что главнокомандующий объясняет уже принятое им решение, то от дальнейших дебатов воздержались и подписали протокол заседания». Подписал его и Даву.

24 января 1800 г. соглашение об эвакуации Восточной армии из Египта было подписано в Эль-Арише с французской стороны Дезе и Пусьельгом, с турецкой - рейс-эфенди Мустафой Расихом и дафтардаром Мустафой Рашидом. Командор Смит, активно участвовавший в переговорах и выработке текста, подписывать его не стал, ограничившись ролью посредника. Четыре дня спустя документ ратифицировали Клебер и Юсуф-паша.

По соглашению французская армия должна была через три месяца покинуть Египет на турецких судах, которым предстояло доставить ее со всем вооружением во Францию. На время подготовки французов к эвакуации объявлялось перемирие. Документ предусматривал четкий график передачи турецкой стороне населенных пунктов по всему пути следования армии визиря от сирийской границы до Каира; саму же египетскую столицу французы должны были покинуть на 40-й, в крайнем случае на 45-й день после ратификации документа. Однако уже с самого начала переходного периода турецкая администрация получала право собирать налоги по всему Египту, выплачивая, в свою очередь, французам на содержание их войск оговоренные в соглашении суммы: в 15-й и 30-й дни - по 500 кошельков, затем каждые 10 дней - по 300 и в последний, 90-й, - 500.

Формально Эль-Аришское соглашение обеспечивало мирное разрешение конфликта. Однако на деле путь от войны к миру был еще достаточно извилист и тернист: обе стороны не доверяли друг другу, постоянно ожидая подвоха от оппонентов. И не напрасно. Русский посол в Константинополе Василий Степанович Томара докладывал в Санкт-Петербург, что во время переговоров об эвакуации Восточной армии турецкие и английские дипломаты обсуждали с ним возможность организации нападения эскадры адмирала Ф. Ф. Ушакова на корабли, вывозящие из Египта французские войска, что должно было стать «должным и справедливым возмездием за неслыханную обиду, нанесенную французами Порте Оттоманской». Хотя подобная инициатива воплощения на практике не получила, она наглядно показывает, что древнее правило «сущность войны - обман» было хорошо известно и союзникам по антифранцузской коалиции.

Только после того как Эль-Аришское соглашение было заключено и ратифицировано, командор Смит, настоящий его вдохновитель и соавтор, отправил Клеберу довольно специфический «подарок». Врач армии Деженет позднее вспоминал:

«Еще в лагере возле Салихии до Клебера дошли смутные сведения о событиях, приведших Бонапарта на вершину власти. Его адъютант Бодо получил от сэра Сиднея Смита № 2233 английской газеты The Sun, где прочитал обо всем этом деле.

По возвращении в Каир Клебер заперся в своей большой гостиной со мной и с одним из своих офицеров. Я перевел целиком весь этот номер Sun и прочел им. Потрясенный и ошеломленный Клебер все время повторял: “Да это абсолютно сцена из «Кромвеля»”».

Хитрый Смит, думаю, отнюдь не случайно преподнес такой «подарок» уже после заключения Эль-Аришского соглашения. Известие о том, что за всё сделанное в Египте ответ во Франции придется теперь держать перед новым главой государства, чью волю люди, готовившие соглашение, откровенно нарушили, могло удержать их от подписания уже готового документа.

Клебер пока воздержался от объявления армии о происшедшем на родине, поскольку не получил еще официального извещения, которое неприятельская газета заменить, конечно, не могла. Свои же мысли, вызванные этим известием, он поверил лишь записной книжке в форме диалога:

«- Что думаете вы о событиях 18 брюмера?

- Что Франция не могла попасть под власть более убогого шарлатана.

- Он вовсе не спасет Родину, и я должен из того, что вы говорите, заключить также, что вы совсем не являетесь сторонником той конституции, что служит лишь отвратительной маской, которой Тиран счел удобным временно прикрыться и которую он потом выбросит в окно, если до того, как она станет ему бесполезна, его самого туда не выкинут».

Впрочем, что бы Клебер ни думал о Бонапарте, теперь ему придется постоянно помнить, что за каждое свое действие он по возвращении на родину будет держать ответ перед тем, чью политику в Египте публично осудил и чье пожелание сохранить власть французов над этой страной нарушил, заключив соглашение об эвакуации армии.

Для жителей Египта Эль-Аришское соглашение означало возникновение новой реальности: французы еще не ушли, но оккупация де- юре заканчивалась. Быстрее всего эту перемену ощутили в Каире.

Хотя на протяжении всего Египетского похода в отношениях между французами и населением Каира, особенно низшими слоями, сохранялась определенная напряженность, египтянам долгое время приходилось сдерживать свое недовольство, которое после октября 1798 г. на протяжении полутора лет не выливалось в какие-либо масштабные насильственные действия. Быстрое и решительное подавление Бонапартом Первого Каирского восстания стало для жителей египетской столицы жестоким уроком, надолго отбившим охоту к повторению подобного опыта. Однако их настроения стали быстро меняться, когда в городе узнали о заключении Эль-Аришского соглашения.

28 января Клебер из военного лагеря в Салихии прибыл в Каир, привезя с собой турецкого военачальника Мухаммад-ага, которому визирь и поручил наладить сбор налогов. Уже один только вид представителя властей Османской империи вызвал, по свидетельству шейха ал-Джабарти, настоящий ажиотаж у горожан, хотя они и не знали о цели его приезда: «Жители собирались в большие толпы, чтобы посмотреть на него, шумели и кричали. Некоторые забрались на мастабы лавок и крыши. Женщины приветствовали его пронзительными радостными возгласами из окон домов».

Когда на следующий день Мухаммад-ага огласил фирман великого визиря о том, что поставлен начальником над городскими таможнями и что комендантом Каира до прибытия визиря временно назначен находящийся в плену у французов Мустафа-паша, каирцы поняли, что ненавистная оккупация и вправду подходит к концу. Даже значительная контрибуция, наложенная на них новыми турецкими властями для передачи французам предусмотренной в соглашении суммы, не вызвала у горожан недовольства: «Каждый обложенный этой контрибуцией житель, - писал ал-Джабарти, - спешил с уплатой и приносил деньги от чистого сердца с радостной мыслью, что он ускоряет эвакуацию французов, и говорил: “Благословен тот день и час, когда неверные собаки уберутся”. Это говорилось в присутствии французов, те слышали и озлоблялись».