В последующие дни французы во исполнение Эль-Аришского соглашения сдавали туркам по утвержденному графику один укрепленный пункт за другим. Армия визиря постепенно приближалась к египетской столице: 7 февраля она заняла Катию, 12-го - Салихию, 19-го - Бельбейс. И по мере ее приближения в Каире всё больше накалялись отношения между местными жителями и французскими военными. Свидетельствует ал-Джабарти:

«Что касается жителей Каира и простого люда, то они были беспечны. Они смотрели на французов с презрением и всячески унижали их своим бесцеремонным обращением, насмешками, ругательствами и даже проклятиями. При этом, не думая о последствиях, к которым всё это может привести, они лишали себя возможности какого бы то ни было примирения с французами в дальнейшем.

Дело дошло до того, что ученики, собранные своими школьными учителями, ходили толпами, громко, во весь голос выкрикивая в рифму: “Проклятие христианам, их начальникам и пособникам! Да ниспошлет Аллах победу султану и уничтожит неверных” и другие подобные слова. Они думали, что с французами уже покончено, и не могли сдержать свое нетерпение до окончания срока соглашения».

Постепенно страх перед французами вытеснялся презрением к ним, что проявлялось даже на бытовом уровне. Так, Николя- Филибер Девернуа, тогда капитан гусаров, позднее вспоминал, что именно в эти смутные дни ожидания эвакуации был дочиста обкраден собственным слугой, который со всем его имуществом бежал к себе на родину, в Дарфур. Еще недавно такое было просто немыслимо, теперь же французов перестали бояться.

Росло также напряжение между мусульманами и христианами среди самих горожан. Местные христиане широко сотрудничали с оккупационной администрацией: копты, как уже отмечалось, осуществляли сбор налогов и контрибуций, сирийские христиане и греки выполняли различные поручения французских властей, а их женщины скрашивали досуг французских военных. Всё это, естественно, раздражало мусульман, которым, однако, до поры до времени приходилось скрывать свое недовольство. Теперь же оно всё чаще стало выплескиваться наружу. Представитель английского военного командования Джон Кейт, прибывший в Каир после установления перемирия, даже обратился 19 февраля к Клеберу с письмом, предупреждая, что «положение всех категорий христиан и франков [европейцев], живущих в этом городе, день ото дня становится все тревожнее с приближением срока эвакуации французской армии».

Бельбейс, где разбила свой лагерь армия великого визиря, находился на расстоянии примерно 10-часового перехода от Каира, а селение Эль-Ханка, где стоял ее авангард, еще ближе - в четырех часах ходу. Впрочем, Юсуф-паша никуда не спешил и провел в Бельбейсе три недели в ожидании, пока французы в соответствии с соглашением эвакуируются из города. Однако его солдатам после изнурительного многодневного марша по пустыне было трудно усидеть на месте вблизи соблазнов большого города, и они небольшими группами начали проникать в Каир. Рядовой состав, отмечает англичанин Морье, испытывал к концу похода нехватку продовольствия, а дисциплина у турок не отличалась большой строгостью. Не удивительно, что, оказавшись вблизи Каира, многие из солдат отправились туда, не дожидаясь официального разрешения.

Ал-Джабарти сообщает, что появившиеся в городе турки сразу же повели себя по-хозяйски и «начали навязываться владельцам кофеен и бань, цирюльникам, портным и так далее в качестве компаньонов для получения части доходов от ремесел и других занятий».

В отчете о событиях весны 1800 г., составленном офицером штаба Восточной армии Антуаном Этьеном Мишо, также отмечалось:

«Полиция работала плохо, да и караульная служба после возвращения [французской] армии [в Каир] осуществлялась небрежно. Безобразия всё множились. Османы облагали частными поборами купцов, которым писали на дверях домов “Я - твой компаньон”. Эти беспорядки продолжались до самого разрыва [Эль-Аришского] соглашения».

Турецкий комендант Мустафа-паша, которому горожане пожаловались на бесчинства солдатни, ответил, что такова обычная практика османской армии. Однако местные жители были к турецким порядкам не приучены, поскольку до прихода французов власть султана над Египтом носила скорее номинальный характер, а реально страной управляли мамлюкские беи.

Прибыли в те дни к Каиру со своими отрядами и предводители мамлюков Ибрагим-бей и Мурад-бей. Первый находился в составе армии великого визиря. Второй разбил свой лагерь в стороне от турок - в ал-Адлие, ограничившись лишь кратковременным визитом вежливости к Юсуф-паше. Не покидавшие Каир на протяжении всей оккупации жены и управляющие беев отправились навстречу главам своих домов, спеша доставить им в походный лагерь всё необходимое для того, дабы скрасить им вынужденное пребывание в полевых условиях. Между Каиром и Бельбейсом установилось оживленное сообщение: утром и вечером слуги везли своим хозяевам в лагерь предметы роскоши и яства. Именитые люди города также спешили засвидетельствовать свое уважение великому визирю. Именно он воспринимался теперь в качестве носителя верховной власти. Французов горожане все меньше принимали во внимание.

Появление в Каире слабо дисциплинированных турецких солдат, к тому же еще и религиозно экзальтированных в священный месяц рамадан, повысило до предела градус напряженности в городе и усилило риск конфликтов. Те не заставили себя ждать. О первом из них глухо упоминается в записке Клебера генералу Рейнье от 25 февраля:

«Примите, пожалуйста, самые строгие меры, чтобы обеспечить спокойствие в городе и чтобы ни один из солдат не выходил из казарм ни под каким предлогом. Необходимо также с текущего момента и на все три дня, пока длится праздник [окончания рамадана], удвоить посты. Французы только что совершили убийство, которое вызовет самые печальные последствия».

Последствия, однако, так и не наступили. Возможно, убийство это, если оно действительно имело место, удалось скрыть, и оно не получило огласки в городе. Во всяком случае, никакие другие источники о нем не упоминают. Зато практически все они с разной степенью подробности сообщают о конфликте на городском базаре 3 марта. Правда, детали происшедшего в разных свидетельствах весьма разнятся. Официальную французскую версию изложил генерал Дама в письме турецкому коменданту города Мустафа-паше:

«Имею честь известить Ваше превосходительство о том, что патруль, обязанный поддерживать порядок в городе, только что подвергся нападению османов, открывших по нему огонь в кофейне, где тот находился. Французский гренадер из 61-й [линейной] полубригады погиб, другие получили ранения».

В отчете Мишо говорится о двух погибших гренадерах из 75-й линейной полубригады без каких-либо подробностей столкновения. Гораздо более яркую картину этого инцидента рисует арабский хронист Никула ат-Турк, христианин из Сирии, находившийся с наблюдательной миссией по заданию ливанского эмира при штабе Восточной армии:

«В один прекрасный день пятеро янычаров сидели на рынке и увидели проходящего мимо французского солдата. Один из янычаров кинулся к нему и уложил на месте ударом сабли по шее. Новость стала распространяться, как огонь по дорожке пороха, и взбудоражила французов. Все дома стали закрываться».