восстании большевиков. В качестве превентивной меры Керенский предложил арестовать Ленина – и поручил подготовить соответствующий приказ Малянтовичу как министру юстиции. Последний, выполняя указание, разослал органам власти и прокурорам на местах телеграмму:

Постановлением Петроградской следственной власти Ульянов-Ленин В. И. подлежит аресту в качестве обвиняемого по делу о вооруженном выступлении третьего, пятого июля в Петрограде, ввиду сего поручаю Вам распорядиться о немедленном исполнении этого постановления, в случае появления названного лица в пределах вверенного Вам округа. О последующем донести. Министр юстиции П. Н. Малянтович{525}.

И в то же время, по одной из версий, Малянтович сам предупредил Ленина о грозившей ему опасности{526}… Впрочем, информация о предстоящем аресте была опубликована в открытой печати не позднее 19 октября (1 ноября). Малянтович предписал прокурору судебной палаты сделать распоряжение об аресте Ленина; прокурор, в свою очередь, обратился к Полковникову с просьбой оказать содействие гражданским властям в аресте и доставке Ленина к судебному следователю{527}. Понятно, что с этого момента никакого секрета быть не могло. Через пять дней Ленин беспрепятственно (будучи, правда, загримирован) прошел в Смольный – штаб вооруженного восстания. Малянтович, как и другие члены Временного правительства, был арестован 25 октября (7 ноября), но уже через день, наряду с другими министрами-социалистами, освобожден. Он не уехал из России, и, разумеется, распоряжение об аресте Ленина его «друзья»-большевики ему припомнили… В 1930 году Малянтович был арестован и приговорен к десяти годам лишения свободы. Правда, благодаря стараниям влиятельных друзей в 1931 году он был освобожден, но в ноябре 1937 года арестован повторно и в январе 1940 года расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда{528}.

Накануне: Киев

В Киеве также распространились было слухи о предстоящем 20 октября (2 ноября) выступлении большевиков, которые Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов, в свою очередь, опроверг{529}. И в то же время, по аналогии с Петроградом, того же 20 октября (2 ноября), создается новый комитет. В Киеве его назвали не так откровенно, как в столице: там – «военно-революционный комитет», здесь – «комитет по охране революции». Произошло это на объединенном заседании исполнительных комитетов Советов рабочих и солдатских депутатов, во дворце. Заседание продолжалось целый день. Предложение о создании комитета внес большевик Георгий Пятаков, которого горячо поддержал лидер киевских левых эсеров доктор Образцов. Предложение стало полной неожиданностью для остальной части собрания. После чрезвычайно бурных дебатов большинством голосов (25 большевиков и левых эсеров против 20 меньшевиков, эсеров и украинцев) было принято решение об образовании нового комитета в составе 6 человек (по трое от каждого из двух советов).

Один раз, как мы помним, комитет по охране революции уже существовал – во время выступления Корнилова, когда революции грозила опасность справа. Вспомнил о том, первом комитете и Пятаков. В инспирированном большевиками постановлении было сказано, что «распоряжения существовавшего во время корниловских дней комитета по охране революции подчиняться приказам командующего войсками киевского военного округа ныне отменяется». Новый комитет должен был быть наделен чрезвычайными полномочиями по «борьбе с контрреволюцией»: без санкции этого комитета военные власти не имели права ни вводить в Киев, ни выводить из него воинские части, ни вообще распоряжаться ими.

Но от кого нужно было охранять революцию теперь?..

Меньшевики и эсеры выразили протест против принятого решения. По всей видимости, они сразу поняли, что оно на самом деле означает. Меньшевики заявили: «Советы становятся на путь открытого разрыва с революционной властью, провоцирования гражданской войны и срыва Учредительного Собрания». Эсеры: «Постановление ведет совет рабочих и солдатских депутатов на путь захвата власти советами, каковой вопрос не был поставлен в повестку заседания [! – С. М.], и <…> толкает демократию на гибельную для нее авантюру гражданской войны, угрожает созыву Учредительного Собрания»{530}. Как мы сегодня знаем, ровно так всё и произошло.

Меньшевики и эсеры демонстративно покинули заседание, после чего состоялись выборы в комитет по охране революции. Имена избранных держались в тайне (они так и остались неизвестными, даже для большевистской историографии{531}). Но понять, в чём была цель «комитетчиков», не составляло никакого труда не только для депутатов, но и для газетного корреспондента:

[Большевики] поставили свой проект на обсуждение исполнительного комитета в з а к р ы т о м его заседании, внезапно, неожиданно для членов комитета, непосвященных в тайны большевиков. Почему такая конспирация? Что ужасного в самой идее «охраны революции» и к чему окружать рождение ее такой тайной? Неужели вы не догадываетесь – почему? Да потому, что такова природа з а г о в о р щ и к о в, которые не полагаются на силу и поддержку масс, которые не организованной массе предоставляют действовать, а сами хотят действовать з а м а с с у{532}.

Против нового комитета высказались все, кроме его создателей. Комиссар Киевского военного округа меньшевик Иван Кириенко отправил телеграмму Исполнительным комитетам, указав, что считает новый орган «совершенно незаконным и преследующим другие цели». Комиссар Временного правительства Василенко и городской голова Рябцов высказались единодушно: комитет, созданный представителями двух организаций, не может располагать никаким авторитетом, не правомочен осуществлять никакие действия, и его создание «вносит смуту и может породить осложнения, особенно опасные в настоящий момент»{533}. Василенко отправил срочную военную телеграмму Салтыкову в Петроград, сообщив о создании комитета и добавив:

Мною и городголовой помещено заявление печати что такой комитет не может считаться авторитетным и ведет к смуте точка Цель этих заявлений политически изолировать комитет точка Комитет никаких действий пока не проявил точка Городе спокойно точка{534}

Забегая вперед, отметим, что в Киеве, в отличие от Петрограда, попытка «политически изолировать» большевиков впоследствии удалась. Но до поры до времени большевики были «на коне». 22 октября (4 ноября) в три часа дня на Галицком базаре собралась многочисленная толпа, руководимая большевиками – штатскими и военными. Подъехали три грузовых автомобиля с ораторами, произносившими речи с призывом «Долой войну!». Ораторы, как сообщал поручик Лепарский в рапорте на имя Василенко, «пользовались громадным успехом. Автомобили с Галицкого базара уехали вверх по Бибиковскому бульвару»{535}.

Легитимная городская власть тем временем продолжала функционировать. Того же 20 октября (2 ноября), то есть на следующий день после того, как Петросовет принимает решение о бесплатном проезде солдат в трамваях, точно такое же решение приняла киевская городская дума. По сути, было узаконено то, что de facto имело место уже