в открытом бою. Вместо этого в дни, предшествовавшие восстанию, Военно-революционный комитет назначил своих комиссаров во все стратегически важные учреждения, тем самым фактически взяв их под свой контроль. И когда утром 24 октября (6 ноября) Керенский в очередной раз закрыл большевистскую газету (в тот момент она называлась «Рабочий путь»), было уже поздно пытаться «усмирить» большевиков: через несколько часов они легко отбили захваченную типографию. Основная работа была проведена в ночь с 24 на 25 октября (6 на 7 ноября) спокойно, методично и без единого выстрела. Отряды красной гвардии (те самые, которые, не скрываясь, вооружал Троцкий) и матросов Балтийского флота захватили вокзалы, электростанцию, телефонную станцию, телеграф – и свели мосты, которые Керенский приказал развести накануне вечером в надежде помешать выступлению. Члены Временного правительства, ночевавшие в Зимнем дворце, поняли, что происходит, только когда во дворце отключили телефоны, а затем свет…

В 10 часов утра Военно-революционный комитет выпустил знаменитое воззвание «К гражданам России», начинавшееся словами «Временное правительство низложено». До не менее знаменитого холостого выстрела «Авроры» оставалось почти двенадцать часов, до взятия Зимнего дворца и фактического ареста правительства – шестнадцать часов. Параллельно с арестом правительства, Второй всероссийский съезд Советов, который открылся в Смольном в 10 часов 40 минут вечера 25 октября (7 ноября), провозгласил переход власти к Советам в центре и на местах. Этот же съезд сформировал новый высший орган советской власти – Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК), во главе с Львом Каменевым, и новое правительство – Совет народных комиссаров (СНК), который возглавил Владимир Ленин.

В Киеве в течение дня 25 октября (7 ноября) еще сохранялось впечатление, что ситуацию в Петрограде удастся вернуть под контроль. В 2 часа дня Константин Василенко получил телеграмму от министра внутренних дел Алексея Никитина с призывом организовать сопротивление «организациям, угрожающим своими анархическими выступлениями погубить дело революции и свободы». В полночь и даже в 2 часа ночи пришли другие телеграммы, суть которых сводилась к тому, что ситуация сложная, но Временное правительство держится (и рассчитывает на войска, вызванные с фронта){546}.

Тем не менее киевские политики сразу же почувствовали: одни – угрозу, другие – шанс.

Реакция тех и других на резкое изменение внешней обстановки была уже привычной и отработанной: немедленно создать комитет.

Первыми, насколько нам известно, включились большевики.

Тотчас же по получении сведений из Петрограда, после двух часов дня, было созвано экстренное заседание Исполнительного комитета Совета рабочих депутатов, с повесткой дня: создание революционного комитета (ревкома). Последовала небольшая перепалка между большевиками, с одной стороны, и меньшевиками и эсерами, с другой, о принципах конструирования этого комитета. Кончилось тем, что меньшевики, эсеры, а также бундовцы покинули заседание, после чего был избран ревком в составе: Георгий Пятаков (большевик), А. Сивцов (большевик), Шматок (украинский социал-демократ){547}.

Ненамного отстала от большевиков Центральная Рада. Сведения о петроградских событиях, как утверждал Владимир Затонский, она получила благодаря своим связям «в мире железнодорожников и почтовиков»{548}. Заседание Малой Рады началось в 9 часов вечера и продолжалось до 3-х часов ночи. Были на этом заседании и представители Советов рабочих и солдатских депутатов, Генерального военного комитета, железнодорожников и других организаций. На заседании было принято следующее постановление:

Центральна рада одноголосно постановила утворити революційний Комітет для охорони революції на Україні. На всій території України Комітет має розпоряджатися всіма силами революційної демократії і йому підчиняються в порядку охорони революції всі органи влади означеної території. Комітет є відповідальний перед Українською Центральною радою та негайно приступає до діяльності{549}.

Такая формулировка означает узурпацию власти в чистом виде. Но «в порядке охраны революции» это посчитали вполне допустимым, и возражений не возникло. (Впрочем, в реальности, как мы увидим, никто этому комитету подчиняться не собирался.)

Пока в Педагогическом музее заседала Малая Рада, во дворце продолжалось заседание Исполнительного комитета Совета рабочих депутатов. Присутствовавший на этом заседании член Центральной Рады, украинский социал-демократ Евгений Касьяненко предложил отправить делегацию в Центральную Раду. Далее, по словам Затонского (который на заседании не был), произошло следующее:

Я встретил членов Киевского Комитета у ворот дворца, где происходило упомянутое заседание.

Кто-то вспомнил: «да как же идти в Раду без нашего хохла?»

Дело было в том, что я был единственным членом Киевского Комитета большевиков, владевшим украинским языком. Тут же, на пустынной Александровской ул[ице], изменили персональный состав отправляемой в Раду делегации.

Киевский комитет РСДРП(б) избрал было своим представителем в Раду Дору Иткинд, но отправился туда вместо нее, благодаря знанию украинского языка, Затонский{550}. Итак, большевики спустились с Липок на Крещатик, поднялись на Владимирскую – и около полуночи пришли в Центральную Раду. Там их приняли достаточно радушно{551}. Вечернее заседание Рады 25 октября (7 ноября) проходило при закрытых дверях, поэтому существуют противоречивые сведения о том, что там говорилось. На открытом заседании, вечером следующего дня, Моисей Рафес утверждал, что «все фракции <…> осуждали вооруженное выступление большевиков» (в Петрограде), а киевских большевиков включили в состав комитета только благодаря их заявлению, что никаких вооруженных восстаний на Украине они не предпримут. Затонский же заявил, что всё было отнюдь не так, как рассказывал Рафес:

Со стороны центральной рады не было не только осуждения движения большевиков, а, наоборот, говорилось об идейности его, о его революционном характере, отмечалось, что оно является противопоставлением контрреволюционности временного правительства. Вчера говорилось, что центральной раде совершенно безразлично, что делается в Петрограде, что ей важно лишь сохранение порядка на Украине. Осуждения, повторяю, не было. Говорилось лишь, что центральная рада не может присоединиться к лозунгу – вся власть советам.

Позже, в воспоминаниях, Затонский объяснял, почему, по его мнению, Рада сразу не осудила восстание. Украинцы, с одной стороны, боялись, что его подавление приведет к «крайнему усилению правых группировок, отличавшихся великорусским шовинизмом»; с другой стороны, понимали, что если большевики победят, то они, украинцы, будут крайне заинтересованы в признании со стороны большевиков, ибо иначе у самой Рады будут большие проблемы{552} (как оно в итоге и получилось). Во всяком случае, не вызывает сомнений, что к утру 26 октября (8 ноября) Рада не определилась с отношением к петроградскому восстанию. Израиль Кулик утверждал, что вечером 25 октября (7 ноября) Центральная Рада издала приказ украинским частям придерживаться нейтралитета, ибо, дескать, происходящее в Петрограде есть «хатня справа москалів»{553}. Еще более весомый аргумент – заявление генерального секретаря финансов Михаила Тугана-Барановского на уже упомянутом открытом заседании 26 октября (8