— Ты был осторожен. Я это ценю. Теперь понимаю, отчего ты тревожился. Я тронута. Но пожалуйста, надо еще осторожней. Номер записан в памяти твоего телефона?

— Теперь я знаю его наизусть.

— Тогда удали.

— Хорошо.

— Спасибо.

— А та девушка, она показалась тебе очень красивой?

— Очень привлекательная. Яркая такая блондинка.

Сели умолкла. Затем проговорила:

— Я ревную. Знаю, что не должна, но все равно.

— Прости.

— И ты меня.

— Ну а я испытываю ревность к твоему мужу.

— А ведь, между прочим, иногда получается, что последним, с кем я спала, оказываешься ты.

Я задумался.

— Не знаю, — сказал я наконец, — какое из двух обстоятельств можно назвать более странным: то, что это меня действительно приободрило, или то, что мы можем цепляться за подобные соломинки. Ведь дело не в сексе, Сели. На самом деле ревную я к тому, что он проводит с тобой больше времени, чем я. Ведь вы можете вести нечто вроде нормальной семейной жизни.

— Она не очень нормальна. Его часто нет дома.

— Да, но вы можете переходить улицу, держась за руки.

Последовала еще одна пауза.

— Он никогда не брал меня за руку.

— Итак, мистер Макнатт, вы сознаетесь, что ударили женщину?

— Да, хотя это произошло исключительно в порядке самообороны.

— Понятно.

— Черт! — вырвалось у меня.

Как я и предполагал, никаких результатов не последовало. Хорошо хоть, против меня не выдвинули официальных обвинений, а так копы ничего и не думали предпринимать. Во всяком случае, ни о чем подобном они не сообщили. Они даже не могли проверить пиджак Фила на предмет следов ре-гипнола: подруга, иногда навещавшая моею приятеля, сочла, что пиджак, упакованный в полиэтиленовый пакет, предназначается для химчистки, и отнесла его туда.

Ну и плевать. Я выполнил свою часть договора и доложил обо всем происшедшем в полицию, как и полагается добропорядочному гражданину.

— Может, э-э-э, ну, типа, слить эту информацию в прессу? Да?

Предложение высказала Нина Бойсерт, главный пиарщик «М аут корпорейшн» и советник сэра Джейми по особым вопросам, что бы там эта херня ни означала. Во всяком случае, я обратил внимание, что выговор у нее не столь великосветский, как у Рейни; вернее, прошу прощения, у лже-Рейни. У моей нынешней собеседницы «да» звучало больше похоже на «дук».

Но смысл от этого не менялся.

Мы все уставились на нее. Разговор происходил в ее офисе, даже побольше, чем у Дебби, старшего менеджера нашей радиостанции. Потолок не такой высокий, зато просторнее и вширь, и вглубь, много воздуха и приятный вид на Сохо-сквер. Присутствовали Дебби, Фил и главное светило корпорации по юридической части Гай Булен.

— Однако полиция настоятельно рекомендовала этого не делать, — вставил Булен.

Замечание касалось темы, закрытой, казалось бы, всего пару минут назад. Для юриста Булен выглядел каким-то уж чересчур суровым и прямолинейным; он был примерно моего возраста, высокий, подтянутый, с обветренным лицом. Крепыш, одним словом. Вид у него был, будто, попав при восхождении на гору на полпути в дождь и туман, он, мужественно сверяясь со стрелкой компаса, ведет за собой группу беспомощных ребятишек, отправившихся в поход для закалки характера. Выговор, однако, мягкий: так произносят слова в сельской местности где-нибудь неподалеку от Лондона.

— Дык, э-э-э, типа, у них своя работа, а у нас своя, верно? Мы должны поступать так, как лучше для блага корпорации.

В деловом костюме Нина выглядела просто классно: удлиненное лицо, не лишенное элегантности, отличные зубы и шелковистая кожа, коротко остриженные черные волосы. Наши охотники за головами заарканили ее для «Мауг кор-порейшн», когда она работала в одной всемирно известной фирме, занимающейся управленческим консалтингом. И при том ей еще не исполнилось тридцати.

— Можно вас звать просто Нина? — спросил я с улыбкой.

— Угу, дык, конечно.

Тогда я перестал улыбаться и перешел к делу:

— Миз Бойсерт, моя жизнь, возможно, в опасности. После того, что вы сейчас сказали, у меня сложилось впечатление, будто вы не вполне отдаете себе в этом отчет. Я прошу помощи у коллег по работе и у фирмы, на которую работаю. Так что немедленно…

Именно это «немедленно» заставило моего приятеля и режиссера кинуться на амбразуру. Вообще-то я намеревался продолжить: «…кончай, гребаная ты сука, вякать о своей корпорации; ну ее к чертовой матери вместе с держателями акций и сэром Джейми в придачу; ведь это меня умыкнули посреди ночи в дебри Ист-Энда и собирались хер знает что со мной там сделать, так что давайте поступать так, как лучше для моего блага…» Но я сдержался и высказался значительно короче и, полагаю, вежливее, хотя в обращении к собеседнице по фамилии прозвучало, возможно, несколько больше сарказма, чем это было необходимо.

— Думаю, Фил прав, — отозвался Булен на слова Фила (которые я пропустил мимо ушей, продолжая испепелять взглядом миз Благо Корпорации). — Это юридический вопрос, и тут нам не следует перечить полиции.

— Угу, э-э-э, но я, типа, все-таки, думаю: как же насчет паблисити? Я хочу сказать, эго же сенсация, дык? Я так и вижу первую полосу газеты «Стэндард» с заголовком «Дилжей в аду: жизнь висит на волоске». Ну и фотография, разумеется. Что-нибудь в этом роде, угу? Это грандиозно! Такое нельзя упускать, задарма тебе, что и за деньги не купишь.

Повисло неловкое молчание.

— Вы это на полном серьезе, черт вас дери? — проговорил я.

— Послушай, Кен! — быстро воскликнул Фил, вскакивая с места и хлопая меня по плечу, — Тебе сильно досталось за последние пару дней. Так что тебе лучше пойти отдохнуть. Я тут сам за всем прослежу. Давай встретимся в «Ветви» примерно через полчасика. Лады?

И он принялся подавать мне знаки, поднимая и опуская брови. Гай Булен слегка кивнул, и на его лице изобразилось нечто среднее между улыбкой и гримасой. Дебби уставилась в пол.

— Какая чудесная мысль! — Я встал и окинул взглядом их всех, — Прошу меня извинить.

Уже у порога я услышал грудной женский голос:

— Кажется, э-э-э, кто-то что-то сказал, дык?

— Молодец, — произнес Фил, чокаясь со мной, когда мы вечером того же дня сидели в клубе «Граучо» на этаже с бильярдными, примостившись там в укромном уголке за столиком с голубой табличкой «Заказано», — Ты сообщил в полицию о том, что случилось, и, к вящему моему удивлению, не сказал Нине Бойсерт всего, что ты о ней думаешь. Горжусь тобой.

— Спасибо тебе, бля, огромное. Мне причитается значок или что-нибудь в этом роде?

— Распоряжусь, и к завтрашнему же утру отчеканят памятную медаль.