— Ты чего, Никитин? — зашипела Майя. — Завтра в одиннадцать надо быть здесь.

— Вот завтра и будем, — отрезал Макс. — А сейчас едем.

Он направился к радушно открытым дверям такси. Майя поплелась сзади.

Всю дорогу до Севастополя Макс проспал. Взял и вырубился, прислонясь к правой двери. Добудились его только в городе, когда надо было определяться с конечной остановкой.

Заселились в гостиницу «Севастополь». Свободные номера нашлись без проблем. Город сразу показался Максу легким, в нем не было давящей ауры Симферополя, а может быть, просто осталось превратное впечатление от похождений в отеле «Москва» и общения с белым старцем.

Майя категорически отказалась покидать номер и оставлять без присмотра драгоценные пожитки. Гулять пришлось отправиться без нее. Макс не опасался бегства подруги, и не потому, что носил билеты в кармане, — он видел ее беспомощность и полную неспособность к самостоятельному действию. Сокровища выпили из нее силу. Доселе Макс никогда не имел такой кучи золота и не знал, на что оно способно.

Из гостиницы на проспекте Нахимова Макс пошел к центру и свернул на Большую Морскую, привлеченный чисто питерским названием. Однако ничего знакомого Максу не встретилось. Дома были совершенно не ленинградскими, а классическими южными, белыми, с колоннами и веселенькими деревцами под голубым небом. Севастополь был совершенно не похож на Петербург, и Большая Морская вывела не к Исаакию, а на площадь Ушакова. Бюст адмирала на коренастой стеле выглядел провинциально уютным. От площади вели улицы двух классиков — Гоголя и Ленина. Поглазев на здание Матросского клуба, Макс решил направиться к морю и выбрал классика марксизма-ленинизма. Он свернул на Троллейбусный спуск и пошагал вниз, монотонно отмеряя ногами километры дороги.

Вскоре Макс учуял запах свободы — запах йода и соли; даже смачный автомобильный выхлоп не всегда мог его заглушить. Дорога огибала бухту. Макс вышел за обочину и долго стоял, любуясь закатным зеркалом водной глади. Ему было хорошо и спокойно. Так приятно не было за весь период крымской жизни. «Наверное, оттого, что все дела сделаны», — подумал Макс и пошагал дальше.

Он оставил за спиной Южную бухту и поднялся в парк. Он долго бродил по аллеям, глазел на пушки разных веков, приглядывался к потенциальным терпилам. На Малаховом кургане бойкие лоточники продавали целительные брошюрки Геннадия Малахова. Их охотно брали туристы. «Чистая работа, — пустил слюни Макс. — Огромные тиражи, и притом совершенно легально. Вот он, высокий класс!»

— Сколько стоит? — указал он на книжицу с интригующим названием «Очищение организма методом онанизма».

— Десять хривен. — Лоточник, парень не старше двадцати пяти, больше напоминал гоп-стопщика или наркомана, чем степенного книгопродавца. Очевидно, прибыл на сезон подработать.

— Да, я возьму, — рассеянно закивал Макс. Он пошарил в карманах, извлек две стодолларовые бумажки и некоторое время с удивлением таращился на них. — Вот, блин, гривны закончились. Разменяешь сотку?

— По пять с полтиной за доллар, — предложил ушлый лоточник.

— Годится.

Макс пожал плечами с видом человека, для которого пятьдесят гривен не сумма, и протянул банкноту парню. Тот мельком заценил купюру, торопливо, пока лох не передумал, сунул в карман и отсчитал деньги. Макс приобрел брошюру, скрылся от жертвы в потоке отдыхающих, спустился к зонтикам летнего кафе. Хотелось пива и пообщаться. Обзаведясь первым, Макс скользнул взглядом по отдыхающим и понял, что ему свезло и со вторым.

— Здорово, земляк. — Он присел за столик к скучающему «ботанику» Володе, который давился пенным напитком в компании трех пустых и одной початой кружки.

— Здра… здорово, — прочухался Володя. — Мы знакомы?

— В поезде вместе ехали, я вас еще в вагоне-ресторане поил. — Макс догадался, что пробухавшие всю дорогу научные сотрудники ничего не помнят, оно и не удивительно — алкогольная амнезия вещь коварная.

— Ресторане?..

«Ботаник» попытался собрать мысли в кучку, но они опять расползлись, как прыткие улитки в руках садовода-эстонца.

— В ресторане, — подтвердил Макс.

Володя призадумался и стимулировал мыслительный процесс парой смачных глотков.

— С тобой еще приятель был толстенький такой, в очках, — ввел Макс пароль в разум «ботаника».

Володя напряг свои телячьи мозги. Макс почти слышал, как в них со скрипом вращаются заржавевшие от дешевого портвейна шестеренки. Наконец чело «ботаника» прояснилось. На нем только что надпись «Accepted»[2]не зажглась, хотя незримо, конечно, возникла.

— Да, помню, — протянул он. — У нас еще все командировочные пропали, суточные… В Севастополе занимать пришлось, хорошо, коллеги выручили.

— Так деньги скрал тот мутный пассажир! Помнишь, с вами в купе ехала обезьяна какая-то?

— А, ну да! — «ботаник» от души хлебнул, пиво потекло по бороде.

Володя определенно был болен верой в людей. Таких Макс лечил, как мог, но полностью исцелял редко, уж слишком недуг был пагубный.

— Наверняка он, сразу мне не понравился. Бутыль сивухи какой-то приволок, типа самогон. Я тебе потом говорил, предупреждал, а ты не внял, орал только в ресторане: «Еще красненького!» Помнишь?

— Да. Помню. Сивуха. — Мысли «ботаника» витали где-то высоко-высоко — то ли в абстрактном мире чистой математики, то ли в глубинах времени, протягивая щупальца к позабытому образу обезьяноподобного попутчика. — Помню. Да.

— Ты чего, так и пробухал здесь всю командировку? — мошенник перевел разговор на другую, менее опасную для себя и более близкую для Володи тему.

— Было такое, — расплылась в блаженной улыбке бородатая рожа научного сотрудника. — Тут же вина крымские. Пиво, опять же, доброе.

— А портвешок? Портвешок местный пробовал?

— Знамо дело, нажористый! — «Ботаник» заметно поплыл, так ему захорошело.

Макс понял, что сыт беседой с научной интеллигенцией, и одним махом допил свое пиво.

— Ты так совсем кони двинешь. Бухаешь каждый день. Наверное, вся печень шлаками забита. Тебе надо организм почистить, на вот, почитай на досуге, тут полный комплекс целебных мер, — придвинул Макс брошюрку Володе, улыбнулся на прощанье, резво поднялся и устремился по холмистому городу в обратный путь.

После заправки шлось бодро и весело. Ноги, привычные к кизилташским кручам, легко несли по асфальту. Макс домчал до площади Нахимова, подивился на величественный памятник адмиралу, спустился на Графскую пристань.

Темнело. По набережной гуляли толпы с умиротворенными лицами. Возле лотков с сувенирами нерестились лохи. У края пляжа за дневную выручку дрались музыканты, из перевернутого футляра тусклыми брызгами разлетелись монетки. Волны с шипением набегали на берег, а ветер гнал им навстречу бумажки с портретами мудрых и великих князей. Макс повернулся к морю задом и побрел в гостиницу.