Васкес кинулся на мужика и сдернул его с оравшей женщины. Мужик выронил нож, мгновенно оседлал Васкеса и, ухватив его за волосы, треснул головой об асфальт. Молодой полицейский что есть силы огрел мужика дубинкой по спине. Того будто подбросило, и он приземлился возле Дюпри. Алан его подмял, заломил ему руку и провел удушающий прием дубинкой.

– Лежать! – гаркнул он, потом обернулся к Васкесу: – Ты как?

– Я пришью эту суку! – просипел мужик.

– Нормально. – Васкес хотел еще что-то сказать, но осекся.

Дюпри уловил движение за спиной.

– Берегись! – крикнул Васкес.

В ту же секунду Алана ошпарило болью.

– Не трожь его! – завопила женщина. – Донни! Донни!

Дюпри угостил ее дубинкой, и она опрокинулась навзничь, оставив нож в его плече. Молодой полицейский пригвоздил ее к земле.

– Ты жива, детка? – Мужик под Дюпри заерзал. Сейчас Алана больше интересовала собственная рана, и он, не придумав ничего лучше, сильнее вывернул мужику руку. Тот вскрикнул, потом обмяк и дал сковать себя наручниками.

Подоспели другие наряды и «скорая помощь». Нащупав рукоятку, Дюпри выдернул из плеча кухонный ножик. Маленький, овощной. Лезвие вошло не слишком глубоко, на пару дюймов. Но Дюпри понимал, во что он вляпался. В Большую Неприятность. На дежурстве мелкие неприятности случались сплошь и рядом. Разнять уличную драку – все равно что нырнуть в рассадник всевозможных бактерий и вирусов. Оттащишь старого бомжа в вытрезвиловку – и потом весь исчешешься, даже если не нахватался вшей. Но Большая Неприятность – совсем другой коленкор. Тут всякий раз пересыхает во рту, когда заметишь царапину на руке или измажешься чужой кровью.

Не было копа, который не вляпался в Большую Неприятность хотя бы раз. Ежедневные смены – адреналиновый наркоз, и потому следы укусов и засохшие ссадины замечаешь позже, когда остаешься наедине со своими мыслями. Конечно, вероятность подцепить заразу ничтожна, но это слабое утешение, когда в три ночи лежишь рядом с женой и гадаешь, чьи кровяные тельца смешались с твоими. Дюпри еще не встречал копа или врача «скорой», которые заразились бы на службе, однако от этого было не легче. Овощной ножик, измазанный кровью обоих пьянчуг, побывал в его плече – считай, прямое переливание.

Подошел врач. Дюпри стянул форменную рубашку и футболку, на которой расплылось кровяное пятно размером с бейсбольный мяч.

– Я люблю тебя, Донни! – надрывалась баба. Ее уже перевязали и теперь усаживали в патрульную машину.

– И я тебя люблю, детка! – вторил ей мужик.

– Надо же, как трогательно, – пробурчал Дюпри. Врач чем-то смазал рану. Плечо еще сильнее ожгло болью.

– Надо зашить, – сказал медик.

Дюпри закатил глаза:

– А сами не заштопаете? Я не хочу в больницу.

– Извините, нет. Я вас перевяжу, но швы наложат в стационаре. – Врач полез в сумку. – Когда последний раз делали противостолбнячный укол?

– Сегодня вместо обеда, – сказал Дюпри.

Капрал сфотографировал его рану. Затем подошел Дейл Хендерсон, сержант из сектора Чарли, похожий на восставшего мертвеца. Он был немного моложе Дюпри, и Алан опешил от его снисходительного тона, хотя Дейл вроде бы пошутил:

– Вот что бывает, когда принимаешь вызов после смены.

– Да уж, – сказал Дюпри.

– Ты заставил нас поволноваться. Почему ты выключил рацию?

– Не знаю. Смена закончилась… наверное, машинально.

Не сводя взгляда с его плеча, Хендерсон спросил:

– Где ты керосинил, Алан?

– Я не пил! – рявкнул Дюпри и сам смутился. Чего это он? Нормальный вопрос. Уже спокойнее он повторил: – Я не пил.

Хендерсон посмотрел на часы:

– Ладно, только и ты меня пойми. Через два часа после смены ты вдруг катишь на вызов в другой сектор.

– Я не пил, Дейл. – Дюпри дыхнул на сержанта.

Хендерсон что-то черкнул в блокноте и пожал плечами:

– Не заводись. Видно же, ты трезвый. Я просто спросил.

– Уже почти два месяца, как мы с Дебби разбежались. – Дюпри снедало желание объясниться, и он поведал о событиях вечера – от христианского концерта до поездки к своему бывшему дому. Хендерсон молча делал пометки в блокноте. – Я сидел в машине, а вокруг было так тихо, – сказал Дюпри. – Наверное, я поэтому и выключил рацию. – Рассказав о потасовке, в которой его пырнули ножом, он иронично закончил: – Лучше запиши, что я пьянствовал. Выйдет не так жалостливо.

Алан помнил тяжелый развод самого Хендерсона – лет шесть-семь назад, одновременно с Поллардом, когда полицейские семьи разваливались одна за другой. Хендерсон ухаживал за сотрудницей прокуратуры, на которой потом женился. Рассказ Дюпри его вроде бы смягчил.

– Ладно, ты здорово помог упаковать эту венценосную, блин, чету.

– Лучше бы я спал в своей машине.

– Лучше бы ты доложился, что закончил работу, – проворчал Хендерсон. – Давай уж сам накатай объяснительную, как тебя угораздило через два часа после смены налететь на нож в чужом секторе.

– Ладно, я так и хотел.

Хендерсон захлопнул блокнот и, уходя, внимательно посмотрел на Дюпри:

– Ты поаккуратнее, Алан. Лады?

Дюпри кивнул. Врач закрепил повязку на его плече и выдал горсть пакетиков антисептической мази, связанных друг с другом, точно сосиски.

– Когда наложат швы, остерегайтесь инфекции, – предупредил он.

– Спасибо. – Дюпри надел рубашку, а футболку отдал патрульному, собиравшему улики. Застегивая пуговицы, через дорогу он заметил старика в форме охранника, который разглядывал его сквозь сетчатую изгородь лодочного центра. Дюпри подошел.

– Не позавидуешь вам, ребята, – сказал старик. – И как вам хватает терпежу не пристрелить таких идиотов.

– Вы видели нашу маленькую заварушку?

– Так я и вызвал полицию. Эта парочка, в дым пьяная, шла себе и хохотала. Я еще подумал, вот как славно, даже алкаши крутят любовь. Потом она говорит, нам сюда, а он – нет, нам туда… И пошло-поехало.

Дюпри посмотрел на ряды лодок и катеров за оградой. На торговой площадке «Бухты Лэндерс» высился огромный павильон из стекла и стали. Сейчас его переделывали, остался один каркас. Во дворе стояли жилой вагончик и маленький кран.

– Чего тут затеяли? – спросил Дюпри.

Охранник глянул на стройку:

– Расширяются. Теперь еще будут водные мотоциклы, снегоходы и… эти, как их… сноуборды. Наверное, обзовут «Вершина Лэндерс».

Уже около сорока лет лодочный центр соседствовал с непотребным районом, и все это время зажиточные обитатели Южного холма были вынуждены покупать яхты здесь. Владелец продолжал вкладывать деньги в предприятие, надеясь когда-нибудь выжить соседей. Дюпри повидал всякие перемены, но не ожидал, что кто-то возьмется облагораживать эту округу. Через дорогу трехэтажное кирпичное здание тоже переживало реконструкцию. Помнится, раньше в нем были забегаловка и дешевые квартиры, сейчас ободранный фасад был украшен желобом, по которому рабочие загружали отбитую штукатурку и дранку в самосвалы.