Пиппа мысленно ругала себя, ломая руки, будто они вымокли под ледяным дождем.

Если Себастьян Сен-Жермен откажется поговорить с ней сегодня, ей придется искать его дядю, а от одной мысли о нем ее бросало в дрожь. Его дядя пугал Пиппу до потери сознания. Какой бы темной магией он ни обладал – какие бы силы ни позволили ему оградить Селину от ее худших воспоминаний, – ничего из этого не сработало. Больше не работало.

И еще более удручающим был тот факт, что Пиппа больше не могла поддерживать эту ложь. Само по себе вранье лучшей подруге уже дурно, однако раньше Пиппа убеждала себя в том, что делает так из благих намерений, что это пойдет Селине на пользу. Никто не должен мучиться от воспоминаний о подобном жутком происшествии. Уж Пиппе это было известно: ей потребовалось немало лет, чтобы избавиться от последствий всего, что она сама пережила ребенком в Йоркшире.

Однако в течение последних нескольких недель Пиппа не могла спать по ночам из-за переживаний. Она слышала, как плачет во сне Селина, и крутилась в собственной кровати, размышляя о том, не совершила ли она ошибку. Правильно ли было отнимать у человека его воспоминания, пусть даже и те, что причиняли боль?

Пиппа тоже пережила немало боли. Кто-то, разумеется, мог бы возразить, что боль многому ее научила. Лицо Пиппы посуровело. Нет, она не хотела, чтобы Селина страдала, чтобы усвоить какие-то уроки. Если любишь кого-то так, как она любила Селину, не пожелаешь ему подобных воспоминаний.

Дверь за спиной Пиппы со скрипом отворилась. Подскочив от неожиданности, она развернулась на месте, слова уже готовы были сорваться с ее губ, но растворились в ночной тишине.

– Почему вы здесь? – уточнила она тут же, прекрасно понимая, как недовольно звучит ее вопрос.

Арджун Десай, вкрадчивый адвокат Львиных чертогов, улыбнулся ей, не показывая зубов.

– Вы ни капельки не рады меня видеть? – поинтересовался он.

Пиппа скрестила руки на груди.

– Я просила поговорить с Бастьяном.

– Бастьян… немного занят в настоящее время. Меня отправили сюда вместо него. – Арджун тоже скрестил на груди руки, копируя ее позу. – Как я могу вам помочь этим чудесным вечером, мисс Монтроуз? – Он склонил голову набок. – Разве не сегодня состоялось пиршество в честь вашей помолвки? – Он театрально обшарил карманы, точно ища что-то, а потом запустил пальцы в свои растрепанные черные волосы. – Черт побери, я забыл свою шляпу. В противном случае я бы поклонился вам, сняв ее, и пожелал бы вам счастливой супружеской жизни.

– Вы грубы и самоуверенны, сэр, – холодным тоном заметила Пиппа. – И наша беседа тянется слишком долго. Если Бастьян не может выйти, тогда я бы хотела поговорить с… – Она невольно скорчила гримасу. – С его дядей.

Арджун рассмеялся:

– Вы это серьезно, дорогуша?

– Я вам не дорогуша, ни сейчас, ни когда-либо в будущем, мистер Десай. Если вы отказываетесь мне помочь, тогда…

Он вскинул руку, как бы прося ее не уходить.

– Никодим не станет с вами разговаривать, – признался он. – Я ваша единственная надежда – скажите, чего вы хотите.

Пиппа недовольно вздохнула и начала вертеть пальцами золотой крестик, висящий на шее.

– Я пришла сказать, что Селина начинает вспоминать. И что я больше не могу ей лгать.

– Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите. – Арджун снял свой монокль и начал протирать линзу шелковым платочком.

– Тогда почему мы с вами вообще разговариваем, сэр? – Пиппа уперла кулаки в бока. – Мне не следовало соглашаться скрывать правду от Селины той ночью в больнице, пусть даже мы все были уверены в том, что это лучший способ ее защитить. Я постоянно вру человеку, которого люблю, и я поступила неправильно – мы все поступили неправильно, – намеренно утаивая то, что случилось с ее воспоминаниями.

– Она сама попросила, чтобы у нее забрали те воспоминания, Филиппа, – осторожно вставил Арджун.

– И тем не менее граф Сен-Жермен поступил неправильно, отняв их у нее. – Она шмыгнула носом. – И не называйте меня Филиппа.

– Отчего же?

– Моя мать называла меня так.

– Вы обязаны как-нибудь рассказать мне свою историю.

– Не дождетесь, мистер Десай. – Пиппа подобрала подол своего платья. – Я сказала то, ради чего приходила. Пожалуйста, передайте мои слова всем, кто, как вам кажется, должен их услышать.

Арджун ей вежливо поклонился.

– Как пожелаете.

Пиппа колебалась мгновение, но все же добавила:

– Я надеюсь, что вы сделаете то, о чем я вас попросила.

– Если бы только надежды были феями.

– Тогда бы они хотя бы претворялись в жизнь. – Пиппа прикусила нижнюю губу. – Мы… играем с жизнями других людей, знаете ли. Неправильно было думать, что ложь – неважно, сочиненная с благими намерениями или нет, – может быть лучше правды.

– Порой ложь – это все, что у нас есть, – поправил Арджун. – И я обещаю, что передам ваши слова Бастьяну.

– Могу ли я доверять вам?

– Мадемуазель, я единственный в этом здании, чьим обещаниям вы можете доверять на все сто. – Он ухмыльнулся и добавил: – Поздравляю с помолвкой.

– Ваши поздравления больше похожи на соболезнования по случаю того, что у меня издохла кошка.

– У вас есть кошка? – В лице Арджуна появилось лукавство. – И свадьба ведь сродни смерти, разве нет? Умирает свобода, умирают мечты, умирают…

– Вы невыносимы. Доброй ночи, мистер Десай.

– Доброй ночи, мисс Монтроуз.

Я замираю, моя правая нога повисает в воздухе над ступенькой. В первый раз с тех пор, как я решил действовать согласно своему плану, меня охватывает волнение.

– На случай, если потом я тебе забуду сказать, или вдруг еще… какая неприятность произойдет, спасибо, что поменял свое решение и согласился провести меня в Сильван Уайль, – говорю я на одном дыхании. А потом поднимаюсь следом за Арджуном по ступенькам.

– Я тебе жизнью обязан. А оставаться у кого-либо в долгу я ненавижу, – отвечает он мне через плечо. – Но не надо пока меня благодарить. Ты пока еще не встречался с моей матерью.

Я едва не смеюсь. Чувство юмора у этириала острое, словно бритва, впрочем, как и всегда. Мы минуем второй этаж здания и двигаемся дальше наверх. За моей спиной, из-за ближайшей двери, доносится сердитое бормотание пожилых дам.

– Не обращай внимания на глубокоуважаемую мадам Банкомб, – говорит Арджун. – Ей и ее подруге всегда отчего-то тяжело на душе, когда… – он понижает голос до шепота, – дело касается иностранцев и их богопротивных жизней. – Он указывает на закрытую дверь взмахом руки. – Добрый день, миссис Банкомб! – кричит он и продолжает маршировать вверх по лестнице.