— Сколько вы сегодня заработали, Виктор?

— Вообще-то, — не оборачиваясь, произнес Орлов, — я вроде как потерял миллионов двадцать.

— Прискорбно слышать.

— Еще не вечер.

Наконец Орлов обернулся и, смерив Габриеля взглядом, протянул ему тщательно ухоженную руку. Ладонь его была прохладной и удивительно мягкой. Габриель будто пожал руку младенцу.

— Я русский, — сказал Орлов, — и удивить меня трудно, однако поразительно видеть вас здесь, у меня в кабинете. Я-то думал, мы никогда не встретимся.

— Простите, Виктор. Мне следовало прийти раньше.

— Я все понимаю. — Орлов грустно улыбнулся. — У нас с вами есть кое-что общее. Нас обоих преследовал Кремль, и оба мы умудрились выжить.

— И кое-кто выживает в комфортных условиях, — заметил Габриель, оглядывая величественную комнату.

— Мне повезло, британское правительство проявило щедрость, — подчеркнуто напомнил Орлов, — и я не желаю влезать в дело, которое оскорбит небожителей с Уайтхолла.

— Тут наши интересы сходятся.

— Рад слышать. Итак, мистер Аллон, может, расскажете, в чем дело?

— «Волгатек-Нефтегаз».

Орлов улыбнулся.

— Ну наконец-то, хоть кто-то заметил.

О деньгах Виктор Орлов говорил много и охотно. По сути, ни о чем другом он не разговаривал: хвастал, что его костюмы стоят по десять тысяч долларов каждый, что сорочки ручной работы — самые качественные, что золотые с бриллиантами наручные часы — одни из самых дорогих. Якобы сейчас он носит вторые, а первые разбил, ударившись о сосну в швейцарских горах. «Глупо, конечно, — признавался он репортеру британского таблоида после столкновения, стоившего ему нескольких миллионов долларов, — но я просто забыл оставить эти чертовы часы в шале и пошел кататься на лыжах».

Свое любимое вино — «Шато Петрюс» — он пил, будто минералку, однако час был ранний даже для Орлова, поэтому он решил обойтись чаем. И чай-то он пил на русский манер: прихлебывал горячий напиток, зажав в передних зубах кубик рафинада. Сидя напротив Габриеля, беглый олигарх положил одну руку на спинку дивана с жаккардовой обивкой. Рассказывая о России, он, как обычно, поигрывал недешевыми очками.

Говорил он не о той России, в которой родился и вырос, и не о той, в которой работал физиком-ядерщиком, а о той, на которую свалилась нежданная свобода после краха Советского Союза. О России беззаконной — пьяной, растерянной и пропащей. Ее многострадальному народу обещали стабильность от колыбели и до могилы, и вот людям приходилось самим заботиться о себе. Социальный дарвинизм в самой его жестокой форме: сильные жрали слабых, слабые голодали, и надо всеми возвышались олигархи, новые цари России, новые комиссары. Они разъезжали по Москве в бронированных кортежах, под охраной вооруженных до зубов телохранителей, что по ночам бились друг против друга на улицах.

— Мы оказались на Диком Западе, — задумчиво произнес Орлов. — Это было безумие.

— Но вам оно нравилось, — заметил Габриель.

— И правильно! Мы уподобились богам.

На заре своей капиталистической карьеры Орлов правил растущей империей один, железной рукой, однако, приобретя «Русойл», понял: нужен помощник. И такового нашел в Геннадии Лазареве, блестящем математике-теоретике, некогда работавшем над советской ядерной программой. Лазарев понятия не имел о капитализме, но — как и Орлов — прекрасно умел считать. Бизнесу учился с нуля, и Орлов поставил его управлять рутинными делами «Русойла»… совершив самую большую деловую ошибку.

— Почему? — спросил Габриель.

— Да потому, что Генка Лазарев работал на КГБ, — ответил Орлов. — Работал на гэбню, еще будучи ядерщиком, и после — когда управлял «Русойлом».

— Вы ничего не заподозрили?

Орлов покачал головой.

— Он был хорош… предан щиту и мечу, как любят говорить о себе головорезы КГБ. Само собой, Лазарев предал меня. Вручил комитетчикам горы наших документов, на основании которых прокуратура сфабриковала против меня дело. А стоило мне бежать из страны, и Лазарев прихватизировал компанию.

— Исключил вас из правления?

— Полностью.

— Что было, когда вы согласились отдать «Русойл», чтобы вытащить нас из России?

— Лазарев тогда ушел со сцены. Заправлял одной государственной нефтяной компанией. Президент, видимо, сам выбрал название для нее: «Волгатек-Нефтегаз». В Кремле еще шутили, будто он хотел назвать предприятие «КГБ-Нефтегаз», но на Западе этого не оценили бы.

«Волгатек», резюмировал Орлов, даже не собирался заниматься российской нефтедобычей, которая к тому времени достигла постоянного уровня. Через компанию намеревались вывести Россию на международный уровень, дабы расширить влияние Кремля. Спонсируемый правительством, «Волгатек» разгулялся в Европе: скупил цепь нефтеперерабатывающих предприятий в Польше, Литве и Венгрии. Затем, начхав на возражения американцев, подписал выгодный контракт на бурение с Исламской Республикой Иран, а также на подготовительные работы — с Кубой, Венесуэлой и Сирией.

— Видите закономерность? — спросил Орлов.

— Все это страны бывшей советской империи или просто враги США.

— Верно.

Впрочем, «Волгатек» не собирался останавливаться на достигнутом и расширил сферу деятельности на Западную Европу — подписав контракты на поставки и переработку нефти с Грецией, Данией и Нидерландами. Потом положил глаз на Северное море — на два новых месторождения недалеко от Гебридских островов. По расчетам геологов «Волгатека», ежедневная добыча должна будет в конечном итоге достичь сотни тысяч баррелей. Причем львиная доля прибыли потечет непосредственно в кремлевскую казну. За разрешением «Волгатек» обратился в британское Министерство энергетики и изменения климата. А там уж министр энергетики попросил Виктора Орлова заскочить к нему в офис — поболтать.

— Как думаете, что я им сказал?

— Что «Волгатеком» единолично владеет Кремль, и управляет им бывший агент КГБ.

— А что, по-вашему, министр сделал с обращением «Волгатека»?

— Спустил в шредер.

— У меня на глазах, — улыбнулся Орлов. — Ах, как упоительно жужжал измельчитель.

— В Кремле знали, что это вы саботировали сделку?

— Насколько мне известно, нет, но я уверен: Лазарев и президент догадались о моем вмешательстве. Оно им всюду мерещится.

— Что было дальше?

— «Волгатек» выждал год, затем подал второе прошение, и на сей раз все пошло иначе. На Даунинг-стрит у них завелся свой человек, которого они обрабатывали весь прошедший год.

— Кто?

— Я бы не хотел говорить.

— Ладно, я сам скажу. «Волгатек» завербовал Джереми Фэллона, самого влиятельного главу секретариата за всю историю Англии.