Он сорвет свадьбу, чего бы ему это не стоило.

Если, конечно, хватит духу.

Диафрагм и Глиццерин в некомфортном молчании стояли на крыльце пекарни, дожидаясь возвращения Октавы, и поглядывали по сторонам, лишь изредка встречаясь взглядом друг с другом. Они категорически отказались идти в пекарню, потому что оба знали о пристрастии госпожи Бульки говорить много, долго и не по делу, суя нос не в свои дела — хотя, все это компенсировалось ее милостью и тем, что всю информацию она оставляла при себе. Если уж узнавала что-то интересное и личное, то держала это в сейфе собственной головы, не разнося чумные сплети по Хрусталии.

Пшикс знал, что хозяйка начнет расспрашивать его о… демо-версии романа с Крокодилой младшей. Шляпс в принципе не особо переносил таких людей, а нервы его последние несколько часов и так были на пределе.

Вот и стояли молча, в мазутной тишине, которую перебивало тиканье часов в шляпе люминографа.

Наконец, зазвенел дверной колокольчик. Октава появилась на крыльце, параллельно выуживая из сумки бумажный пакет.

— О чем она расспрашивала на этот раз? — не постеснялся спросить люминограф.

— Да так, о всяком, — махнула свободной рукой девушка. — О тебе, Глиц, кстати, тоже…

— Я так и знал, — вздохнул тот.

Крокодила младшая наконец-то достала бумажный пакет, вытащила две булки и, подхватив его под мышку, протянула еще теплую выпечку Диафрагму и Глиццерину.

— Угощайтесь.

— Нет, спасибо, я сыт по горло, — пробубнил Шляпс.

— А я, наоборот, совсем не голоден.

— Как хотите, — пожала плечами девушка, убрала булки пакет, а пакет — в сумку. — Ну что, идемте?

Идти пришлось недолго. Сложилось такое ощущение, что не они шли к Фиолетовой Двери с оттенком пурпурного, а она — к ним.

В этот раз даже не пришлось долго ждать, хозяин практически мгновенно открыл дверь — все в том же виде, но кота Грыма в этот раз не было рядом, он истошно мяукал где-то вдалеке.

— Цыц, Грым! — с порога шикнул Шизанте, а потом повернулся к пришедшим. — Ко мне зачастили гости! Неужели в городе что-то меняется? Заходите, заходите.

Закрыв за прибывшими дверь, хозяин вновь провел их на второй этаж. На этот раз пузатый чайник-дракон пыхтел паром из носика, видимо, только заваренный.

— Какое совпадение, вы как раз к чаю!

— Вы так часто пьете чай? — удивился пиротехник.

— Я всегда пью чай, каждый раз, когда кончается чайник, я завариваю новый. А вы присаживайтесь!

Сейчас настроение двойственного Шизанте было возбужденным. Он плюхнулся в кресло, которое в этот раз не занял кот, но белый Грым рыжее ухо, почувствовав хозяина, тут же прибежал и плюхнулся на колени.

— Похоже, мы снова застряли на чайной церемонии, — вздохнул Глиццерин, уже собираясь сесть на пол, но Диафрагм положил руку ему на плечо, остановив.

— Дайте мне пакет с булками, — обратился люминограф к Октаве.

— Зачем? — удивилась та, но сразу полезла в сумку.

— Увидите, просто дайте.

— Что же вы не садитесь? Присаживайтесь, — настроение Шизанте сменилось на более спокойное и размеренное.

Получив булки, люминограф подошел к чайному столику и кинул туда бумажный пакет, который с шуршанием плюхнулся.

— Вот вам булки к чаю, а у нас совершенно нет времени на всю эту ерунду, — нахмурился Шляпс. — Но у нас есть вопросы, а булки мы принесли. Поэтому, чем быстрее вы на них ответите, тем будет лучше.

— Опять вы за свое, — фыркнул хозяин дома. — Булки — это совсем не оплата, а жест приличия. В гости с пустыми руками не ходят, забыли?

— Мы не в гости, мы просто хотим ответа на вопрос.

Точка в конце этой фразы получилась такой жирной, что все вокруг ее физически почувствовали.

— Может, зря вы так грубо?.. — шепнула Октава, но люминограф махнул рукой.

Шизанте промолчал, потом так медленно, как только мог, налил в чашку чая, сделал глоток, посмаковал, потянулся за пакетом с булками, явно испытывая терпение Диафрагма. В конце концов, хозяин дома заговорил, не меняясь в настроении:

— Ладно уж. Вы принесли очень много всего к чаю. И на этом спасибо. Спрашивайте. Что у вас там?

Только сейчас гости поняли — надо было заранее как-то сформулировать вопрос.

— Ну, — попыталась объяснить ситуацию Октава. — Зачем кому-то может понадобиться слишком много жизни? Ну, той самой, светящейся.

— И какие могут быть последствия, — добавил пиротехник.

Шизанте поменялся в настроении, крякнув — вероятно, он собирался засмеяться, но смех его попал ровно на смену настроений, и вышло то, что вышло.

— Откуда я знаю, зачем кому-то может понадобиться много жизни? Много жизни, значит, много дыма, может кому-то нужен просто дым, но это навряд ли. Вы помните, что жизнь говорит, ведь так? Она вполне себе может говорить связно, если будет долго слышать связную речь — может, кто-то хочет себе много собеседников?

— То есть, она и слышит, и говорит? — уточнил Диафрагм.

Белый Грым рыжее ухо звучно мяукнул, начав вылизываться.

— Грым ответил за меня, конечно же да, и слышит, и говорит! Может, кому-то надо, чтобы она слышала и потом воспроизводила — я уже сказал, что не знаю.

Пока Шизанте отвлекся на глоток чая, Октава решила вывести его в нужное русло разговора, а не постоянные махания руками в халате, фразы «я не знаю!» и тому подобное.

— А какие могут быть последствия, если жизни слишком много… в одном месте?

— Я помню, что вы спросили это, — настроение хозяина дома вновь изменилось, и он перешел на короткие, спокойные фразы. — Вы ворвались на мою чайную паузу. Так что я имею право сделать глоток.

Шизанте отхлебнул еще и продолжил.

— Я — волшебник. Я не разбираюсь в жизни, как и другие. Но механизм, думаю, понимаю, — хозяин дома решил начать издалека. — Вы знаете, откуда берутся магические аномалии?

— Вроде как, — показал свою эрудицию Глиццерин. — Когда становится слишком много нестабильности, или что-то наподобие. Эта лишняя нестабильность входит в контакт со стабильностью, и вместо привычного соотношения пятьдесят на пятьдесят, получается избыток нестабильности — а это уже и есть магия.

— Отлично! — ответил приятно удивленный Шизанте. — Будь я профессором, поставил бы вам высший бал. А теперь, подумайте. К чему я это спросил?

Не дав времени на раздумья, хозяин дома сказал:

— Отвечу вам сам. Будет та же магическая аномалия. Но только со стороны жизни. Понимаете?

— Честно, не совсем… — призналась Октава.

— Ладно, попробую немного по-другому, — настроение Шизанте вновь щелкнуло. — Когда в одном месте слишком много нестабильности, появляется магическая аномалия, потому что избыточная нестабильность вместе со стабильностью становится магией, и это хоть как-то компенсирует хрупкий фундамент мироздания. Иначе вокруг были бы какие-то нестабильные дыры. А теперь, представьте, что в одном месте у вас слишком много настоящей, сырой, первобытной жизни! Это тоже должно чем-то компенсироваться, а что у нас может компенсировать жизнь?