Высокий ничего не понимал. Он смотрел на Занкана в полном недоумении.

— Чего ты хочешь, иудей?

— Хочу купить свою свободу!

— Чего-о?

— Продай мне мою свободу!

— Их вправду не поймешь! — Высокий повернулся к хрипуну: — Что ему нужно?

Хрипун поднялся с тахты.

— Я уже сказал тебе, что нужно делать: прирежем его здесь же и дадим деру. Его нельзя оставлять в живых.

— А я сказал: нет! Такой грех на себя не возьму!

— А господину что скажешь? Какой ответ дашь?!

— Не знаю, но убивать не стану!

— Оставишь его в живых, навредишь господину…

— Поспеши мне на помощь, Господи…

— Если мы его прирежем, он ничего уже не скажет…

— Уходи, иудей, не испытывай судьбу! — Занкан не шевельнулся. Высокий бросился к нему: — Убирайся, сгинь отсюда!

— Я не желаю, чтобы ты завтра пытался вернуть себе то, что сегодня отнимает у тебя этот народ.

— Нет, никто тебя больше не тронет!

— Продайте мне мою свободу. Сколько серебра хотите? Я предпочитаю отнятому купленное.

— Люди амирспасалара вот-вот будут здесь! — В голосе латника звучала тревога.

— Не уходит он, так уйдем мы! Поспешим!

Высокий бросился к двери, распахнул ее и крикнул в темноту:

— Эй, иудеи! Оставляем вам вашего Занкана, а мы уходим, дайте нам пройти!

Именно в этот момент хрипун рванулся к Занкану. В занесенной руке у него сверкнул кинжал, но Занкан был начеку, он сделал несколько шагов ему навстречу и схватил хрипуна за правую руку. Тот не ждал этого выпада, и Занкан скрутил ему руку, как белье после стирки.

— Прирежьте его, прирежьте, говорю вам! — кричал хрипун.

— Идиот! — Высокий вырвал у него из руки кинжал.

— Мы вам свое сказали, остальное нас не касается, — один из латников направился к двери, но выйти не успел, в комнату ворвались люди амирспасалара.

— Ни с места! Не шевелиться!

Латники амирспасалара мгновенно приставили всем к горлу кинжалы, никто даже пикнуть не успел.

— Кто из вас Занкан? — спросил один из латников.

— Я, — тихо ответил Занкан и наконец отпустил хрипуна.

Люди амирспасалара разоружили высокого и его компанию и приказали им следовать за ними.

Латники пошли впереди пленных. В дверях высокий остановился и обернулся к Занкану:

— И все же я не жалею, что не убил тебя.

Они вышли, и Занкан остался в комнате один. Мерклый свет лучины уже не казался таким зловещим. С его одежды все еще стекала вода.

— Занкан, Занкан! — звали его иудеи.

— Где ты, Занкан, покажись!

А у Занкана не было сил сделать шаг к двери.

Абуласану, похоже, придется провести всю ночь в переднем покое. Он должен знать, что происходит здесь. Удобно устроившись в кресле, он видел всех посетителей амирспасалара. Вот прошествовал молодой человек в рясе. «Странный человек, этот амирспасалар! То рясофоры ходят к нему, то монахини!» Но тут его внимание привлекло выражение лица амирспасалара — еще несколько минут назад зевающий, почти дремлющий Саргис Мхаргрдзели сурово отчитывал молодого рясофора — глаза его, казалось, метали искры. Но вдруг лицо его озарилось улыбкой. «Кого он увидел?» — подумал Абуласан и приметил в конце коридора чью-то фигуру. В бледном свете свечей, укрепленных на стенах, он не мог узнать идущего. Абуласан напряженно вглядывался в медленно приближавшуюся фигуру. И тут его как громом поразило. Он даже приподнялся в кресле, но чья-то рука легла ему на плечо. Над ним стояли два молодых человека в рясах. И один из них не просто положил ему руку на плечо, а надавил с такой силой, что у главного казначея потемнело в глазах. Тем не менее он продолжал вглядываться в фигуру. Да, это был он, Занкан Зорабабели!

Высоко подняв голову, широко улыбаясь, Занкан приближался к амирспасалару. Амирспасалар также с улыбкой приветствовал его. Зорабабели покорно склонил перед ним голову, приложился к его плечу. Амирспасалар, в свою очередь, приложился к плечу Занкана, что-то сказал, а потом точно так же взял его под руку, как некоторое время назад — Абуласана.

Оба направились в конец коридора. Шли не спеша, о чем-то беседуя, порой даже останавливаясь ненадолго. Дойдя до конца коридора, повернули обратно и направились к приемному покою, где над головой главного казначея Грузии стояли два молодых рясофора.

«Что за черт, где я нахожусь, в Сиони или во владениях амирспасалара?» — вертелось в голове у Абуласана. Он злился на себя, не время сейчас думать об этих глупостях, черт с ними, с этими рясофорами, но никакая другая мысль не шла в голову.

Беседующие подошли к приемному покою и на пороге остановились, беседа продолжалась, негромкая, неторопливая. На лицах отражались то улыбки, то удивление.

С чем только не сталкивался Абуласан в течение своей долгой и тревожной жизни, какие только испытания не преодолевал, но такое бессилие, такую растерянность и полное отсутствие способности соображать он никогда не испытывал. Бессилие едва не подвигло его на дерзость — он решил наброситься на тех двоих, что стояли на пороге покоя, и разрубить кинжалом на куски. Он глазами измерил расстояние, разделявшее их, даже провел рукой по рукояти кинжала. И уже собрался было вскочить и с гиканьем, как на поле боя, наброситься на сладко беседующих хозяина и гостя, как молодой человек в рясе с улыбкой спросил:

— Что? — и ничего больше. Второй, стоящий слева, промолчал, только бросил на Абуласана презрительный взгляд.

«Не скрывает своего презрения. И руку держит на рукояти кинжала. Знак того, что боится меня. А трус страшнее храбреца — храбрец не действует сгоряча, а на что может толкнуть страх, никому не ведомо. Этот, — Абуласан посмотрел в другую сторону, — стоит молча, не шевелясь, не поймешь, трус он или храбрец».

Молодой человек, державший руку на кинжале, которого Абуласан причислил к трусам, улыбнулся ему. Абуласан ответил улыбкой на улыбку… и неожиданно принял такое решение, что в иной ситуации оно очень развеселило бы его. Сунув руку за пазуху, он нащупал мошну, полную серебра, и развязал ее. «Кто польстится на серебро, тот мне не страшен. Я справлюсь с тем, кто останется со мной. А если оба бросятся за серебром? Прекрасно! Амирспасалар и иудей будут моими!» — Абуласан вынул из-за пазухи мошну и бросил на пол. Она упала в пяти шагах от него и горсть монет рассыпалась по полу. Ни один из его стражей не дрогнул. Они только с улыбкой переглянулись.

— Серебро! — беспомощно протянул Абуласан.

— Сейчас соберешь или попозже? — тихо спросил тот, кто держал руку на рукояти кинжала. Абуласан не шевельнулся. Он сидел неподвижно, уставившись в одну точку, еле сдерживая ярость, словно то, что сейчас происходило в этом доме, его не касалось. В бледно освещенном коридоре показались два силуэта, которые, приближаясь, сливались в одно целое. Кто они?