Куракин думал, что он без особого труда убедит Наталью навести в этом деле порядок. Если Алексей умрёт, дети останутся совсем махонькими. И кому сама Наталья будет нужна? Повторит судьбу прежних цариц. Монашка.

Однако у князя не было уверенности, что он справится со своей задачей, ибо волей царицы Натальи владел Матвеев. А что это был за человек и что у него на уме, наверное, не ведал никто в целой державе. Почему он взял такую власть, можно было понять, зная его характер, исполнительность, европейскую воспитанность, осведомлённость, достоинство продуманных речей. Царь ему во всём доверял. Внешние дела вершились его именем. Властолюбие его было безгранично, и князь Куракин порой думал: «А не мечтает ли этот первый вельможа о царской короне?» К князю не раз приходили подозрения, что в лекарство для царского питья подмешивался яд. Кем же ещё, как не Матвеевым! И что тому дивиться? Люди уже открыто говорят, что он держит при себе человека по кличке Араб, который ведает у него «Чёрной книгой». Для добра ли у себя в доме хранят такую книгу?

Будучи человеком долга, прямым и непреклонным, князь Куракин решил высказать царице свои подозрения.

Она встретила его взглядом от самой двери, и ему показался благосклонным её взгляд. Куракин вспомнил, что при дворе царя Алексея особо почитали князей Гедиминовичей. Может быть, потому, что предок покойной царицы Марии Ильиничны был выходцем из Литвы. А князья Куракины были боярами ещё в XVI веке и занимали видные места в думе, ведали рядом приказов, были полковыми воеводами.

Царица Наталья указала вошедшему князю на кресло перед столом, за которым сидела.

— Благодарствую, князь, что навестил меня в столь горькие для меня и тревожные дни.

Она помолчала, ожидая, не скажет ли он в ответ какое слово, но он тоже молчал. Однако она быстро сообразила, что не пришла ещё нужная минута.

— Вижу, и ты сумный, князь...

— Ныне был у царя-батюшки... Царевна Софья и царевич Фёдор не отходят от его ложа. Софья-царевна сильной воли, крепится, сколь можно. А царевич Фёдор весь истаял от слёз...

— Душа у Фёдора жалостливая. Почтительный отрок, — нашла нужным похвалить царица и, подумав немного, добавила: — Мой Петруша хоть и мал, а понимает. Ныне гляжу — плачет. Спрашиваю: «Ты чего это?» Говорит: «Государь-батюшка весь изболелся. Жалко, не помер бы».

На устах Натальи замерли готовые было сорваться слова: «Как думаешь, князь, не пора ли вставить в завещание имя царевича Петра?» Но она согнала с лица озабоченность, спросила:

— С чем пожаловал, князь? Что заботит тебя?

— Я, государыня-матушка, просьбу тебе низкую принёс и заметки свои. Хоть и жалко озаботить тебя...

— Ну да уж сказывай, коли пришёл...

— Давно приметил я, царица Наталья Кирилловна... Как только государь выпьет снадобье Матвеева, так больному хуже становится...

— Это мне не в новость. Про то и лекаря говорят. Да, слышь ты, после того снадобья временный упадок сил наступает. Гаден так и сказал мне: «Не сумлевайся, царица, до времени упадок будет».

— «До времени»? Это надолго?

С той мудрой проницательностью, что свойственна чистым душой людям, князь почувствовал лукавство царицы, но не верил себе. Наталья тоже почувствовала что-то неладное в мыслях князя, но в её планы не входило осложнять свои отношения с ним. У неё к этому времени сложилась своя позиция касательно представителей именитых родов: в эти дни на них лучше опираться, чем ссориться с ними. Но придёт час, и она подомнёт их под себя. Что же касается князя Фёдора Куракина, то она никогда не простит ему эту церемонную честность, ибо ясно, как Божий день, что он очень бы удивился её просьбе — попросить Алексея вписать в завещание имя царевича Петра. И Наталья решила, что как только она после смерти Алексея получит власть, то непременно сошлёт князя Куракина в один из понизовых городов следом за Милославскими.

Князь, однако, не уловил на лице царицы этого приговора себе. Он не мог расстаться с надеждой, что царица не оставит заботами своего больного супруга.

Между тем в уме князя Фёдора родились планы, как обратиться за помощью к самому богатому и хитроумному человеку в державе — Автоному Иванову. В своё время Матвеев потеснил его: они были во дворце, словно два медведя в одной берлоге.

Но о своих планах Куракин решил до времени ни с кем не говорить, и, любезно распростившись с царицей, он поспешно отправился по своим делам.

Алексей долго грезил, не открывая глаз. Но понемногу сквозь смутные видения начали пробиваться ясные и необходимые мысли, связанные с воспоминаниями о прожитой жизни.

В последнее время ему всё чаще вспоминалась жизнь с покойной Марией Ильиничной. Сколько было семейных радостей, доброты и нежности... Всё дышало здоровьем, взаиморасположением.

Она умерла внезапно и всё унесла с собой. Хоромы враз будто опустели. А затем так же внезапно умер царевич Алексей, наследник престола, свет и надежда царской семьи, с наклонностями ума государственного, с богатыми познаниями, радовавший отца и мать успехами в науках. Почти в одночасье умер и младшенький Симеон, любимец семьи.

Богобоязненный царь Алексей видел в этих внезапных ударах судьбы наказание за свои грехи. «Грешен, Господи! Оттого и не пролилось на меня благоволение твоё... Давал Тебе зарок исправиться, да в суете житейской забывал об этом». Царь Алексей открыл глаза, и его удивила глубокая темнота. «Куда подевались свечи? Отчего я лежу, точно в гробу?» Он не вдруг догадался, что его ложе задёрнуто плотным бархатным пологом.

— Света! — со стоном вырвалось у него.

Он, привыкший рано вставать и радоваться свету, задыхался в темноте.

— Кто там? Уберите полог!

Послышались робкие нескорые шаги, и, когда полог был отодвинут, Алексей зажмурился от резкого сияния канделябров.

— Чего изволите, государь?

Это был дежуривший у дверей боярский сын Андрей Потапыч Жильцов. Царь Алексей любил его за простодушие, безотказность и мягкую услужливость. Отец его был простолюдином, но Андрей выслужился до младшего дворянского чина и нёс службу в детях боярских.

— Где царица? Где Матвеев? — забросал его вопросами царь.

— Только что тут были. Кликнуть их?

— Не надобно... Потом...

Царь не отрывал взгляда от лица Потапыча, словно он мог что-то знать.

— Зачем полог был задёрнут?

— Матвеев велел.

Потапыч произнёс эти слова, оглядываясь, и Алексею показалось, что он боится Матвеева.

— В таком разе я велю тебе творить мою волю и держать полог открытым.

— Эх, государь-батюшка! Разве они дадут мне волю? Прогонят да ещё плетьми велят наказать. — Он снова оглянулся. — Да никому не сказывай, государь, о моих словах, а то со свету сживут...