— Моя дочь всего добилась сама! У нее был талант! Аесли ты чем и помогал ей, так не по доброте своей душевной, не из уважения кней, как ты тут утверждаешь, а все из-за той же синей папочки! Из страха засвою карьеру, из страха за свою шкуру!

— Полина Васильевна! — Павел с трудом сдерживался,но все же старался не сорваться на вульгарный скандал. — ПолинаВасильевна, неужели мы с вами будем ссориться даже в такой день? Мне казалось,что наша общая потеря должна если не сблизить, то хотя бы примирить нас…

— Общая потеря?! — Казалось, слова Павла толькоподлили масла в огонь. — Общая потеря?

Только для меня это — потеря! Для меня Алена была всем! Всемв жизни! Ради нее я в свое время отказалась от личной жизни… Такие людипредлагали мне руку! Но я зачеркнула свою жизнь и стала жить жизнью Алены… Явсе сделала для того, чтобы дать ей хорошее образование, для того, чтобы онабыла счастлива… Нет, никто не может понять, что я потеряла с ее смертью!Пережить единственную дочь…

Неожиданно Полина Васильевна замолчала, ненависть сошла с еелица, как краска, сменившись тихой скорбью. Она подняла глаза на Павла и тихосказала:

— Ты прав, Павел. В такой день ссориться негоже. Хотя яи знаю, что ты неискренен, что приехал сюда только из-за компрометирующих тебябумаг… Ну да Бог с тобой… Отдам я тебе эту несчастную папку. Только об одномпрошу: поезжай в морг, простись с ней по-человечески. Похороны скромные будут,я так решила. Не будет никаких торжественных митингов и прощаний — вот,прощались уже с Камерным, — и что из этого вышло? Я ведь понимаю, накладбище ты не пойдешь — не можешь себе этого позволить.., ты человекгосударственный, заметный… — Лицо ее снова скривилось недоброй гримасой, но онасправилась с, собой и продолжила:

— Хотя тебе и не в новинку с женами прощаться… Еще итрех месяцев не будет, как ты свою Манану похоронил. Тоже не своей смертьюженщина померла. Что с ней было?

— Автокатастрофа, — угрюмо сообщил Павел.

— Ну вот, так если теперь на кладбище придешь — слухипойдут: какая еще жена, чья жена.., не везет, скажут, Власову с женами…

Если бы кто другой, то что людям за дело?

А ты весь на виду. — Она опять замолчала, прижав руку кгруди. — Я тебя ни в чем не виню. Ты в своих поступках неволен. Но вморг-то… В морг ты можешь прийти. Там посторонних не будет, журналисты еще дотакого не дошли, чтобы в морге снимать… Да твои.., охранники их и не пустят.Сходи, простись, я тебе после папку-то и отдам.

— Полина Васильевна! — В голосе Павла прозвучаласложная смесь чувств, но понятно было, что гора свалилась у него с плеч. —Полина Васильевна! Я с тем и из Москвы приехал, чтобы с Аленой проститься.Неужели вы так плохо обо мне думаете?

— Оставь, Павел, — старая женщина слабо махнуларукой, — не будем зря воздух сотрясать. Все я про тебя знаю, изучиладавно. Мое слово твердое, как сказала, так и сделаю.

— Я вам верю, — тихо ответил Павел и вышел налестницу.

Охранник вскочил с подоконника, глянул вопросительно. Павелотвернулся и стал медленно спускаться по лестнице. В душе было двойственноечувство. С одной стороны, после того, как бывшая теща обещала вернуть заветнуюпапку, он немного успокоился. Совсем он успокоится, когда будет держать ее вруках или даже только тогда, когда собственноручно сожжет ее содержимое вукромном месте. Эх, грехи молодости! Водились тогда за ним некрасивые делишки,да и криминала кое-какого хватало. И если бы не стал он сейчас государственнымчеловеком, то можно было бы на папочку и махнуть рукой. Но в нынешнем егоположении очень может ему эта папочка жизнь испортить. То есть жизнь-то,положим, — нет, но карьеру — это на сто процентов…

Когда расставались с Аленой несколько лет назад, она ему пропапочку-то и бухнула.

Где только раздобыла тот компромат, стерва?

Я, говорит, ничего тебе плохого не сделаю. Не стану тебежизнь портить из ревности там или еще по какому поводу. А папка эта, говорит,нужна для того, чтобы ты мне плохого не сделал. И слово свое сдержала: ни разуего папкой не шантажировала, ничего не требовала.

Но теперь все образуется: у них, что у матери, что у дочери,слово твердое. Раз обещала теща папку отдать, то так оно и будет.

Павел вышел из парадной и сел в машину.

Весь вечер Надежда была очень ласкова с мужем, а нателевизор вообще даже и не взглянула. Сан Саныч очень обрадовался этомуобстоятельству, потому что зрелище собственной жены, прилипшей к голубомуэкрану, его порядком раздражало. Так что в этот вечер в доме Лебедевых царилачудесная атмосфера, этому способствовало еще то, что кот получил свою порциюкварцевых лучей и перестал наконец лысеть. Спать легли рано, и спала НадеждаНиколаевна крепко и без сновидений.

Наутро муж вышел в магазин, а Надежда занялась уборкой.Вытирая пыль, она обнаружила, что кот ночью опять скинул ее часы с журнальногостолика. Это было его любимым занятием — сбрасывать вниз различные мелкиепредметы. Надежда не очень рассердилась, потому что привыкла, к тому же часыбыли противоударные, и на полу у нее лежал ковер, так что все падало на мягкое.Наклонившись и отыскав часы, она вгляделась в них и удивилась, что прошло такмало времени — получалось, что Сан Саныч отсутствовал всего десять минут.

«Не может быть, — засомневалась Надежда, — чтобыпрошло так мало времени, я вон сколько дел переделала».

Она перевела глаза на настенные часы и убедилась, что былаправа: часы показывали одиннадцать, в то время как на ее маленьких наручныхбыло десять. Часы шли, причем точно, потому что батарейку в них она меняламесяц назад. На всякий случай она справилась по телефону: все точно,одиннадцать часов две минуты. Стало быть, наручные отстают почти на час.

Когда она в последний раз смотрела на них?

И Надежда вспомнила, что смотрела она на свои часы, когдаочнулась вчера вечером в метро от тяжелого сна. И на них было без двадцативосемь. Надежда понеслась домой, дома бросила часы на столик и заняласьприготовлением ужина, торопясь к приходу мужа.

Муж пришел поздно, ей незачем было следить за временем. Иесли предположить, что ее часы тогда отставали, то это значит, что перевести ихможно было только во время ее поездки в метро, потому что из дома Димки онавышла в полседьмого: она посмотрела на их часы в коридоре.

"Ага, — сказала себе Надежда, — стало бытьмой сон в метро тут совершенно ни при чем.

Значит, действительно я выходила на, станцииПетроградская", заходила в ту странную квартиру и беседовала там стибетским магом. Вот так так, господин колдун, стало быть, время выостанавливать не умеете, и пришлось вам опуститься до вульгарного жульничества— перевести мои часы на час назад, чтобы заморочить голову беднойженщине…"