Пробыв в госпитале ещё две недели, Бобёр выписался из него и, вызвав охрану, отправился обратно в свой гостиничный номер, но по пути передумал и поехал в офис частного охранного предприятия, желая лично переговорить с Зыковым о качественно проделанной работе. Прибыв на место, он поднялся на лифте к его кабинету и, войдя в него, уселся в гостевое кресло. Усмехнувшись, он оговорённым жестом поинтересовался, можно ли свободно говорить.

– Всё в порядке, командир, здесь стерильно, как в хирургической палате.

– В таком случае поинтересуюсь, как у нас идут дела с оружейным бароном?

– Работа идёт, и в скором времени будут первые результаты, но уже сейчас мы вышли на неких лиц, оплативших «заморозку» конструкторского бюро по разработке новейших вооружений на Новом Тагиле. Есть вполне обоснованные подозрения, что это далеко не единичный случай, но для выяснения этого вопроса понадобится ещё некоторое время, – с озабоченным видом ответил Зыков, по-видимому размышляя о весьма неприятных вещах, отражающихся на боеспособности Российской армии.

– Кто эти лица? – с немалым любопытством поинтересовался Бобёр, чуть приподнявшись в кресле.

– На сегодняшний день известны трое. Один из них является председателем Сенатской комиссии по вооружениям и обороне, это Гаврила Осипович Кушнарёв, а остальные двое входят в совет директоров международной фармацевтической корпорации «Гарвер и сыновья» со штаб-квартирой на Новом Цюрихе.

– Опять фигурирует столица Швейцарской республики… – задумчиво протянул подполковник, осмысливая полученную информацию. – Видимо, мне придётся всерьёз погрузиться в политические тусовки. М-да-а… не самое лучшее времяпрепровождение, надо сказать. Ладно, это уже мои личные проблемы, и мне их решать.

Задумавшись на некоторое время, Бобёр представил себе, в какую клоаку предстоит ему влезть по самые уши, и ему сделалось немножко не по себе. В политических делах всё было ой как не просто. Тут были свои партии, а в них самих – целые кучи отдельных фракций, представляющих не пойми чьи интересы. Тут были и лоббисты, и прохиндеи всех мастей, да и вообще всяческие союзы, основанные на устных договоренностях. Одним словом, политические игрища подобного рода представляли собой натуральный лабиринт или, вернее, сложнейшую головоломку, в которой каждый из игроков был сродни ядовитой рептилии из серпентария.

Именно по этой причине подобные игры были крайне опасны, так как малейшая ошибка вела к вылету из обоймы, и возврат на прежние позиции предусмотрен не был. Ошибки могли быть совершенно разными, например, излишняя откровенность или неправильно, или двусмысленно построенное предложение, за которое могли прицепиться вездесущие журналисты, но сильнее всего каралось нарушение личной преданности. Вот именно за этот пункт в первую очередь политические деятели и вылетали из обоймы с волчьим билетом…

– Ладно, с этим понятно, а кроме этих троих выявленных лиц, у вас нет ничего? – поинтересовался Бобёр, в глубокой задумчивости посматривая на Зыкова.

– На сегодняшний момент кроме этой информации ничего нет, да, кстати, сразу после вашего «похищения» я отдал команду нашим розыскникам заняться поисками тех, кто вас похитил, думаю, это убедит следствие в нашей непричастности.

– Неплохо, но всё же следует иметь свой источник в военной прокуратуре, надеюсь, такой информированный источник у вас имеется?

– Разумеется, командир, такой источник у нас есть, и он мне уже сообщил, что в результате проведённых обысков у Смирнова и Зурабова были найдены неопровержимые факты, подтверждающие их причастность к шпионской деятельности, но, к сожалению, пока не удалось установить, на разведку какой страны они работали. На сегодняшний день в списках подозреваемых вас нет, но в любом случае следует быть предельно осторожным, так как всё может измениться в любую минуту, – пояснил Зыков, чуть поджав губы.

– Это радует, – с удовлетворением проговорил Бобёр и, вспомнив о дочери похищенного контр-адмирала Смирнова, поинтересовался: – Случаем, не в курсе, что с Екатериной Борн?

– В курсе, она сейчас находится в следственном изоляторе контрразведки, и ею вовсю занимаются опера и следователи. Каковы предварительные результаты следствия, пока мне неизвестно.

– Ну что же, как только будут какие-либо подвижки, незамедлительно сообщайте мне. На этом позвольте откланяться, у меня слишком много дел…

Покинув кабинет Зыкова, подполковник в сопровождении своей охраны вернулся в гостиничный номер и, усевшись за компьютер, принялся копаться в инфосети, внимательно изучая политические партии, представленные в Сенате, а также внесистемную оппозицию, активно сотрудничающую с лидером Партии правых либералов. Особенно его интересовали персональные списки и характеристики депутатов, а также всевозможные слухи и сплетни жёлтой и не очень прессы. Быть может, это было излишним, но лучше было подготовиться заранее, чем потом выглядеть неотёсанным деревенщиной в глазах опытных политиканов, тем самым вычеркнув себя из политических раскладов.

Занимался он этим делом две недели, практически не покидая своего номера, и, когда ощутил в себе силы вновь окунуться в этот тёмный омут, созвонился с Ворониным и напросился на очередную политическую тусовку, довольно быстро получив пригласительный билет. На этот раз собрание сторонников лидера Партии правых либералов должно было состояться в одном из новомодных театров, специализирующихся на постмодернизме с немалой примесью политического китча и критики всего и вся.

Подполковник этих театральных деятелей непременно бы зачислил в списки городских сумасшедших, но они плотно сидели на грантах, и это не могло не вызывать определённых подозрений на их счёт. Любопытным оказалось, что артисты и главный режиссер данной компашки преподносились публике господином Нерлиным и его сторонниками чуть ли не гениальными людьми современности, в открытую выступающими против действующих властей. Интересное было и название данного театра: «До…Кер!». Определённо, тот, кто задумывал данное дело, имел вкус к слову и был остёр на язык.

Прибыв на премьеру постановки за полтора часа до её официального начала, Бобёр, что называется, хотел прочувствовать атмосферу, царившую в этих стенах, и заодно присмотреться к завсегдатаям и приглашённым лицам. Войдя в просторный холл, выполненный в виде станции метро, молодой человек прошёл в кафе и, заказав себе зелёный чай с небольшим кремовым пирожным, устроился за одним из дальних столиков и стал незаметно для окружающих наблюдать за происходящим. Это оказалось далеко не самым интересным делом, так как в преддверии премьеры в театре царила нервозная обстановка, но, несмотря на такие, можно сказать, экстремальные обстоятельства, он кое-что приметил. По сути, стены театра «До…Кер!» служили пристанищем оппозиции, особенно той части, которая причисляла себя к богеме, непризнанной большей часть общества и обделённой признанием их заслуг на ниве творческой деятельности и, соответственно, гонорарами за нее. В общем и целом, завсегдатаи этого заведения были странными людьми во всех смыслах этого слова, да и название постановки было провокационным, если не сказать скандальным. Это действо носило название «Клизма для престарелого мозга»…