Лето всегда было тем временем, когда головы профессуры подзаряжались новыми идеями. Они возвращались к началу семестра полные честолюбивых планов, идей изысканных небольших экспериментов, пришедших им в голову во время летнего отдыха, пока они лениво покачивались в гамаке. Так что энтузиазм Тима был понятен. Всем было известно, что он занимался мексиканскими грибами. Они не могли не знать, что речь идет о каких-то открытиях (многие сравнивали это с изобретением Галилеем телескопа, а некоторые даже с укрощением огня). На это намекали новообращенные, выходившие из закрытых помещений на Дивинити-авеню, 5, однако большинству это было не слишком интересно. Было ясно, что Тиму удалось ухватить что-то крупное, но при чем здесь мексиканские грибы? Это звучало ближе к антропологическим исследованиям, чем к психологии. И все же было интересно понаблюдать, сможет ли Лири чего-нибудь добиться в этом направлении. Это покажет, заслуживает ли он своей репутации как ученый. Сами они, однако, не рвались участвовать в экспериментах. Из старшего преподавательского состава лишь семидесятилетний Гарри Мюррей согласился попробовать псилоцибин, остальные от опыта отказались, и даже рассказ Мюррея о том, как он оказался в Египте времен фараонов и стоял перед недавно выстроенной пирамидой с золотым фонтаном, бившим на огромную высоту, не смог убедить их поучаствовать в проекте.

Ральф Мецнер

Лири всегда говорил о том, какую большую роль играет максима «подчиняйся правилам, а не то…», которая сдерживала развитие психологических исследований в пятидесятые годы. Однако он сам не осознавал, до какой степени его коллеги погрязли в рутине, пока не предложил им попробовать псилоцибин и они не отказались от эксперимента. Боже, речь шла о психологах, у которых начисто отсутствовала любознательность! Им не хотелось знать ничего о собственном бессознательном! А если кто-то решался с восхищением отозваться о подобных опытах, они выслушивали его с презрением взрослого, который имеет дело с малым ребенком, верящим в детские сказки.

В автобиографии Нильса Бора, занимавшегося квантовой физикой, можно найти ремарки, которые проливают некоторый свет на провал попыток Лири найти поддержку на всем факультете среди ученых-психологов старшего поколения. «Новые идеи в науке побеждают не в результате того, что вы убеждаете своих оппонентов и заставляете их увидеть свет истины, — пишет великий физик. — Это происходит чаще в результате того, что ваши оппоненты со временем умирают и на смену им подрастает новое поколение, которое уже сроднилось с новыми идеями».

Большего успеха Лири смог добиться среди младших коллег, таких, как Майкл Кан, а также среди кандидатов наук — и тех, кто уже имел опыт в клинической личностной психологии, и тех, кто еще находился в поиске, пытаясь найти свой путь. К первым относился Джордж Литвин. У них с Тимом сложились чрезвычайно теплые дружеские отношения еще до летних каникул — настолько дружелюбные, что предыдущей весной, когда Литвин экспериментировал с мескалином, Тим оказался одним из немногих коллег, с кем он поделился результатами опыта и в ответ выслушал лекцию о «химическом вмешательстве». Так что Литвин был слегка удивлен, когда в сентябре посетил Тима и нашел его в полном ажиотаже по поводу «грибного» проекта.

Литвин немедленно включился в проект. Он понесся в свой кабинет и принес фотокопии двух книг — «Дверей восприятия» и «Рая и ада» Хаксли. «Это нужно прочесть», — сообщил он Тиму.

Кроме того, в проекте участвовали и неопытные новички, например, Гюнтер Вайл. Вайл только что вернулся из Европы, где он пробыл какое-то время как стипендиат Фулбрайта. Он отправился к Лири на Дивинити-авеню, 5: «Тим ютился в перестроенном подсобном помещении, откуда он не вылезал даже на обед. Это его не волновало. Он встретил меня широко улыбаясь, начал радостно трясти мою руку, он был весь поглощен своим проектом, жутко увлеченный, очень живой, очень веселый. Он пригласил меня поучаствовать в проекте. Я согласился».

Это было все равно, что наблюдать опытного продавца за работой. Тим играючи собрал вокруг себя группу аспирантов, горящих энтузиазмом, что не могло вызвать особенной радости у старшего преподавательского состава. Существовало неписаное правило, по которому каждый преподаватель брал себе обычно пару аспирантов в качестве вспомогательной рабочей силы, и тот, кто брал большее число, оказывался как бы моральным должником в отношении других старших преподавателей. Жизнерадостно приветствуя всех, кто желал принять участие в его экспериментах с псилоцибином, Тим нарушал это неписаное правило. Бэррон, который был гораздо опытнее в том, что касалось норм академического поведения, пытался уговорить Тима уменьшить состав группы, так как тем самым он вызывает ненужную и опасную зависть у других преподавателей их факультета. Однако Тим не мог ничего поделать с собой: эти наркотические вещества были прорывом в будущее — как он мог отказать людям, которые собирались создавать это будущее?

В период наиболее интенсивной работы над проектом в нем принимало участие более двух десятков человек, в основном аспиранты и младшие научные сотрудники, но были и люди со стороны, творческие личности, такие, как поэт Чарлз Ольсон, который увлекался креативными экспериментами Бэррона. Раз или два в неделю все они собирались в старом здании колониального стиля, которое Лири и Бэррон сняли в Ньютоне у одного профессора Массачусетского технологического института, находившегося в отпуске.

Перед тем как принять наркотик, участники заполняли ряд типовых анкет, содержащих такие темы, как, например, их страхи и ожидания в связи с экспериментом, плюс любые другие сведения, какие они считали нужным добавить (так, например, Гюнтер написал, что он «накануне сильно поссорился»).

Затем они глотали пилюли и ждали, когда откроется Дверь, в которую они смогут пройти. В первых опытах моменту прохождения в Иной Мир всегда предшествовало переживание панического страха, но со временем этот переход стал для них почти обычным.

«Здесь нет ничего такого, от чего могло бы замирать сердце, — внушал Тим. — Вы путешествуете (как португальские моряки-первооткрыватели или астронавты) за привычные границы. Но будьте уверены — это старые границы человечества». «Там не было никаких сбоев, никаких неудачных путешествий в те дни, — вспоминал позже Майкл Кан. — Мы просто и не знали, что такое неудачное путешествие. У нас была сотня путешествий с псилоцибином, и я не видел ни одного неудачного. Это был безопасный и в то же время изменяющий жизнь опыт, поскольку нас вдохновляло присутствие Тима».

В их первом эксперименте — исследовании, похожем на то, что Оскар Дженигер проводил с ЛСД, — они дали псилоцибин 175 разным людям: писателям, домохозяйкам, музыкантам, психологам, аспирантам. Большая часть людей, участвовавших в экспериментах, были молодые мужчины, их средний возраст — 29 с половиной лет. Более половины участников утверждали, что они узнали много нового о самих себе и примерно столько же — что псилоцибин изменил их жизнь к лучшему. Около 90 процентов желали вновь повторить эксперимент. Лири интерпретировал эти результаты как экспериментальное доказательство того, что, по крайней мере, в половине случаев ему удалось добиться положительного витализирующего результата опыта. Это был поразительный результат для такого предварительного исследования. Каждый раз, когда они участвовали в экспериментах, они узнавали понемногу что-то новое о группе, окружающих и о псилоцибине.