«Какой же умница этот Темирбулатов», – подумал я.

– Обедать по очереди. Сначала бойцы Ибрагима, потом Юнуса, потом Мовлади. Мы на КП перекусим отдельно. Женщин отправьте из школы сразу, как только закончат готовку. Уберем за собой сами.

Умница Темирбулатов изобразил на лице очень недовольное выражение.

– Адам, о нашем рейде уже всем известно. О местах нашей дислокации наверняка тоже. В любую минуту могут начать обстрел или бомбежку.

– Я понял.

– Шайтан меня возьми! Мы не провели инструктаж на случай артиллерийского или ракетно-бомбового удара по школе! Арчи, в котельную весь батальон влезет?

– Влезет, Тамерлан.

– Влезет, да не вылезет. Одно прямое попадание, и нас всех завалит. Давайте так: если начнется, первая рота занимает котельную, вторая рота и группы Ибрагима рассредоточиваются в прилегающих к школе дворах. После обстрела – сбор у штаба. Адам, передай распоряжение командирам.

– Есть, майор.

Так-то лучше. А то – амир…

Через час я обходил школу, смотрел, как устроили огневые точки в окнах. Я уже взбирался на крышу по боковой лестнице, обычно закрытой, когда меня нашел запыхавшийся Арчи, которого я оставил в штабном – директорском – кабинете.

– Лечи пришел, тебя зовет.

Спустившись, я нашел в своем штабе Лечи с четырьмя головорезами. Их штаны были заправлены в носки. Так одевались только ваххабиты. Дядя по-родственному обнял меня.

– Как дела, Тамерлан? Что, освоился в директорском кресле? Ты, кажется, в этой школе учился? Признайся, часто тебя сюда вызывали отодрать за плохое поведение?

Лечи шутил. Головорезы даже не улыбались. Пришло время намаза, они достали походные коврики и начали молиться.

– Было дело. Только, когда я учился, директорский кабинет был на втором этаже, рядом с завучем. Но я, конечно, хотел сам стать директором школы. Вот, сбылась мечта идиота.

– Пойдем на улицу, не будем мешать.

Мы вышли. Январь, на улице было холодно. Деревья в школьном дворе стояли голые, с поднятыми ветвями. Снега на земле не было. Температура что-то около двухчетырех градусов выше нуля, вода в лужах не замерзала. Я тут только понял, что в самом здании школы гораздо теплее. Не иначе мой вездесущий начштаба организовал работу котельной, не дожидаясь, пока его глупый комбат об этом вспомнит.

– Лечи, что ты вообще… думаешь?

– Пока все идет по плану.

– У нас есть план?

– Я знаю ненамного больше, чем ты. Надолго не устраи вайся. Два-три дня, и мы уходим.

– Куда уходим? В горы? Или в Грозный?

– В горы. Или в Грозный. Нам сообщат.

– Понятно. Хороший план.

– Халид надеется на Европу.

– Халид? Раньше ты называл Масхадова его первым именем, Аслан.

– Привык. Мы долго не виделись. И ты привыкай.

– Ага. Масхадов – Халид, я – амир батальона. А штаб – шура, если по-новому? Или меджлис? Я в арабском не очень силен, ты же знаешь.

– Со мной ты можешь ерничать, сколько твоей душе угодно. А при других придержи язык, племянничек.

– Раньше ты сам не держал язык за зубами. За это тебя шариатчики поперли со всех должностей, помнишь?

– Я помню. Но сейчас мы вместе. У нас нет другого выхода. И у них тоже.

Мы прошлись по двору школы, по стадиону. Помолчали. Лечи посмотрел на небо.

– Тучи собираются. Снег, наверное, пойдет.

– Лечи, так что ты там говорил про Европу?

– На днях в Евросоюзе какое-то сборище. Совет Безопасности или что-то такое. Нам нужно показать, что мы – реальная власть в Ичкерии, что мы можем контролировать территорию, все основные населенные пункты, хотя бы дня два или три. Что с нами можно разговаривать как с государством. Халид надеется, что тогда они примут жесткую резолюцию по Чечне. Вынудят Россию прекратить боевые действия и начать переговоры.

Это звучало очень обнадеживающе. Мы еще не знали, что 9 января неизвестные похитили Кеннета Кларка, активиста международной миссии «Врачи без границ». Во всяком случае, я не знал. А может, и не в Кларке дело. Может, если бы даже с ним было все в порядке, это ничего бы не изменило. Россия перестала не только слушаться Запада, она перестала его даже слушать. Но мы еще надеялись. Мы должны были на что-то надеяться.

– Значит, заграница нам поможет? – бодро спросил я.

– Надо продержаться совсем немного.

– Это хорошо. Потому что много мы не продержимся, Лечи. Голой жопой против танков и самолетов много не навоюешь.

Лечи скривился.

– Кончай, Тамерлан! Будем считать, что политинформация закончена. Я к тебе по делу пришел.

– Это плохо.

– Скоро начинается митинг на центральной площади. Ты должен выделить сотню бойцов для охраны митинга.

– У меня всего 67. Считая себя, хозяйственного начальника штаба и блаженного паренька, который состоит при штабе связным.

– Ты же принял пополнение?

– Вместе с пополнением – 67. Из них человек двадцать пошли по домам.

– По домам?! У тебя в батальоне вообще есть дисциплина? Тебя не слушаются? Я оставлю тебе своих парней, чтобы они навели порядок.

– Не надо мне твоих башибузуков, Лечи! Я сам ребятам разрешил сходить на часок до дома, чего им всем сидеть в школе?

– Собирай всех и никаких больше хождений! Пятьдесят бойцов – на охрану митинга!

– Тридцать.

– Тамерлан, ты и так не участвуешь в блокировании комендатуры! Имей совесть!

– Тридцать пять. Оставь мне хоть что-то из батальона здесь, под рукой. На случай прорыва федералов. Не мешай всех моих бойцов с гражданскими на митинге, потом мне никого вообще не собрать будет.

– Хорошо, будь по-твоему. Через двадцать минут пусть выходят на площадь и группируются с западной стороны.

Лечи ушел из школы, забрав трех из своих сопровождающих. Оставил одного. Для связи. И, наверное, чтобы присматривал за мной и моим батальоном. Я снова созвал совещание в штабе.

– Все увольнительные отменяются. 17 человек из роты Юнуса и 18 человек из роты Мовлади – на западную сторону площади, охранять митинг. Старший – Юнус. Остальные здесь, в школе, со мной.

– Можно я тоже пойду на митинг?

Это сказал Арчи.

– Дениев, ты же прячешься от родственников?

– Меня не узнают.

Арчи достал из кармана черную вязаную шапку с прорезями для глаз и натянул на голову. Командиры покатились от хохота. Арчи стал похож на героя какойто голливудской комедии про неудачливых грабителей банков.