— Я здесь, чтобы тебе помочь, — заверил Эадульф просто, без похвальбы.

Она посмотрела на него с искренней и нежной улыбкой и коснулась его руки. Эадульф положил ладонь на ее руку, и взгляды их встретились. Потом Фидельма опустила глаза и резко постучала в дверь.

Все, как она и просила, уже собрались — настоятельница Хильда, епископ Колман, король Освиу, настоятельница Аббе, сестра Ательсвит, священник Агато, сестра Гвид и Вигхард, секретарь ныне покойного архиепископа Кентерберийского. Мрачный Освиу восседал, вытянув ноги, перед огнем, там, где обычно сидел Колман. Сам епископ занял место Хильды за ее столом. Остальные собравшиеся стояли.

Когда Фидельма и Эадульф вошли, все повернулись к ним, как бы с немым вопросом.

Фидельма склонила голову перед королем и посмотрела на настоятельницу Хильду.

— С твоего разрешения, мать настоятельница?

— Можете начинать сразу же, сестра. Нам не терпится услышать ваше слово, и я уверена, что все вздохнут с облегчением, когда все закончится.

— Вот и прекрасно. — Фидельма взволнованно кашлянула, посмотрела на Эадульфа, ища поддержки, и начала: — То, чем мы руководствовались в нашем расследовании смерти настоятельницы Этайн, была утвердившаяся в умах многих уверенность, что это убийство политическое.

Колман раздраженно скривился.

— Это же очевидно.

Фидельма была невозмутима.

— Вы все решили, что Этайн, как главного защитника церкви Колумбы, убили, чтобы заставить ее замолчать; что сторонники Рима поняли, что она их самый непримиримый враг. Разве это не так?

Среди приверженцев Колумбы послышался одобрительный шепот, но Вигхард покачал головой.

— Это ошибочное предположение.

Холодный взгляд Фидельмы упал на кентского клирика.

— Не столь уж трудно было впасть в такую ошибку, учитывая обстоятельства? — парировала она.

— Ты допускаешь, что это ошибка? — Вигхард ухватился за ее слова.

— Да. Настоятельница Этайн была убита не из-за веры, но по другой причине.

Колман прищурился.

— Ты хочешь сказать, что Ательнот и оказался в конце концов убийцей? Что он сделал непристойные предложения Этайн, был отвергнут и поэтому убил ее? А когда понял, что раскрыт, покончил с собой от угрызений совести?

Фидельма мягко улыбнулась.

— Не спеши, епископ. Я еще не закончила.

— Так ведь пошли слухи, шептались по всем углам обители. А пустили их, как я подозреваю, сторонники Рима. — Голос Колмана был преисполнен негодования.

Агато, темноглазый священник, который до сих пор не произнес ни слова, вдруг нарушил молчание. Он запел пронзительным голосом:

Ходит-бродит Слух везде,

А где Слух — там быть беде…

И тут же, так же внезапно, как начал, вдруг опустил голову и замолчал.

Все уставились на него в замешательстве.

Фидельма же, улучив момент, глянула на Эадульфа, как бы предупреждая: теперь уже скоро. Скоро ей придется разжать свою руку. Она подобралась и продолжала, не обратив внимания на вмешательство Агато:

— Ты угадал причину, епископ из Линдисфарна, но не угадал человека.

Колман неприязненно усмехнулся.

— Все-таки это преступление из-за плотской страсти? Тьфу! Я всегда говорил, что мужчин и женщин нужно разделить. Иов глаголет: «Завет положил я глазам моим, чтобы не помышлять мне о девице».[22]Эти совместные обители следует запретить, как сделал блаженный Финниан из Клонарда, отказавшийся вообще смотреть на женщин.

Настоятельница Аббе покраснела от негодования.

— Когда бы на то была твоя власть, Колман из Линдисфарна, безрадостна была бы наша жизнь. Ты, пожалуй, рукоплескал бы Энде, который дал обет и даже с родной сестрой, Фанхеа, разговаривал только через занавеску!

— Лучше безрадостная жизнь, чем жизнь в бесчинствах и наслаждениях, — с жаром возразил епископ.

Аббе покраснела еще больше и уже раскрыла рот, чтобы ответить, но у нее перехватило дыхание, так что она не смогла произнести ни слова. Фидельма резко одернула спорщиков:

— Сестры, братья, или мы забыли, ради чего здесь собрались?

Освиу горько улыбался, глядя на спорящих клириков.

— Да, Фидельма из Кильдара, — присоединился он к ее словам. — Это становится похожим на диспут в храме. Скажи нам, если можешь, откуда явились эти смерти — смерть твоей настоятельницы, смерть архиепископа Кентерберийского, смерть Ательнота, Сиксвульфа и даже смерть моего первенца Альфрита. Смерть витает вкруг Стренескалька, как чума. Может быть, над этим местом тяготеет проклятье?

— Проклятье здесь ни при чем. Тебе, Освиу, уже известна причина смерти Альфрита. Я понимаю, что одна половина твоя горюет о сыне, в то время как другая признает, что ты вышел невредимым из ловушки, расставленной заговорщиками, — возразила Фидельма. — Жизнь Деусдедита Кентерберийского пресекла рука Господня, ибо он умер от болезни. Но жизнь Этайн, Ательнота и Сиксвульфа оборвала рука человека. Причем одного и того же человека.

В комнате воцарилась тишина.

Фидельма посмотрела на них, на каждого по очереди. И каждый в свою очередь посмотрел на нее с вызовом.

— Тогда говори скорее. Чья это рука? — прозвучал резкий голос Освиу.

Фидельма повернулась к нему.

— Я скажу, но не надо меня ни подгонять, ни перебивать.

Агато поднял голову и улыбнулся, вознеся руку в благословении.

— Аминь. Правда выйдет наружу, deo volente![23]

Настоятельница Хильда закусила губу.

— Не следует ли сестре Ательсвит проводить брата Агато в его келью, сестра? Боюсь, напряжение последних недель повредило его здоровью.

— Здоровью? Когда человек болен, это значит, больна его добродетель! — воскликнул Агато, внезапно улыбнувшись. — Но сон больного человека прозорлив.

Фидельма подумала, а потом покачала головой.

— Лучше, если Агато услышит то, что здесь будет сказано.

Настоятельница Хильда неодобрительно фыркнула. Фидельма помедлила и продолжала:

— Этайн говорила мне, что она собирается отказаться от должности настоятельницы Кильдара, как только вернется в Ирландию по окончании этого синода. Этайн была женщиной великих дарований, и вы все это знаете, ибо вы пригласили ее сюда, дабы она была главным защитником церкви Колума Килле, которого вы называете Колумбой. Даже не будь она из рода Бригитты, она смогла бы достичь столь же высокого положения в силу одних лишь собственных заслуг и достоинств. Она вышла замуж в молодости, но овдовела и, следуя обычаю своей семьи, стала монахиней.