– Ты не знаешь, – глухо произнес Мэтью. – И не можешь знать.

– Ты ведешь себя, как вел всегда, когда сожалел о совершённом убийстве. Ты становишься скрытным и отрешенным, не говоря уже о чувстве вины, окружающем тебя. Te absolvo[40], Маттаиос.

– Я увезу Диану отсюда, – вдруг ясным, здравым голосом сказал Мэтью. – Филипп, отпусти нас обоих.

– Нет. Мы встретим это вместе. Все трое.

Лицо Филиппа было полно сострадания. Я ошиблась: Филипп пытался сломить не Мэтью, а только его чувство вины. Филипп никоим образом не подвел сына.

– Нет! – закричал Мэтью, вырываясь из отцовской хватки, однако Филипп был сильнее.

– Я тебя прощаю, – повторил отец, заключив сына в страстные, неистовые объятия. – Я тебя прощаю.

Мэтью содрогнулся всем телом, затем обмяк, словно некий злой дух вышел из него.

– Je suis désolé[41], – срывающимся голосом произнес он. – Я очень виноват.

– Я тебя уже простил. Теперь и ты отринь случившееся. – Филипп разжал руки. – Диана, подойди к нему. Но будь осторожна: он еще не до конца пришел в себя.

Не слушая Филиппа, я стремительно бросилась к Мэтью. Он обнял меня и зарылся лицом в мой плащ, будто мой запах давал ему жизненные силы. Пьер тоже подошел к хозяину; его рука уже зажила. Руки Мэтью были липкими от крови. Пьер протянул ему тряпку. Свирепый взгляд Мэтью не позволял Пьеру подойти совсем близко. Белая тряпка подрагивала в пальцах слуги, похожая на флаг капитуляции. Филипп отошел на несколько шагов. Глаза Мэтью метнулись вслед за ним.

– Это твой отец. А это Пьер, – сказала я, беря лицо Мэтью в свои ладони.

Постепенно его зрачки сузились. Вначале вокруг них появились темно-зеленые кольца, затем серые полоски и наконец цвет радужной оболочки стал привычным серо-зеленым.

– Боже мой! – прошептал потрясенный Мэтью. Он осторожно высвободил лицо из моих рук. – Уже не помню, когда я до такой степени терял самообладание.

– Ты ослаб, Мэтью, и бешенство крови находится у самой поверхности. Если бы Конгрегация обвинила тебя за отношения с Дианой, а ты ответил бы подобным образом, то проиграл бы. Нельзя допустить хотя бы малейшие сомнения относительно ее принадлежности к семье де Клермон.

Филипп большим пальцем расцарапал себе нижнюю десну. Из ранки потекла темно-пурпурная кровь.

– Подойди сюда, дитя мое, – велел он мне.

– Филипп! – Ошеломленный Мэтью вцепился в меня, не желая отпускать. – Ты же никогда…

– Слово «никогда» лишь означает очень долгое время. Маттаиос, не пытайся делать вид, будто знаешь обо мне больше, чем есть на самом деле. – Филипп стал серьезным. – Диана, тебе нечего бояться.

Я посмотрела на Мэтью. Мне очень не хотелось, чтобы неведомая затея Филиппа вызвала у него новый приступ бешенства.

– Иди к нему, – сказал Мэтью, разжав руки.

Все, кто находился на чердаке, замерли.

– Манжасаны создают семьи через смерть и кровь, – начал Филипп, и от его слов все мое существо наполнилось инстинктивным страхом. Большим пальцем Филипп провел кривую от середины моего лба, у самой границы волос, к виску, а потом – к брови. – Этот знак делает тебя мертвой, тенью среди живых, существом без роду и племени. – Затем Филипп начертал симметричный знак на второй половине лица, снова оказавшись между бровей. От холодной вампирской крови защипало мой ведьмин третий глаз. – Этот знак дает тебе новое рождение. Отныне ты моя дочь, связанная со мной кровной клятвой, и полноправный член моей семьи.

Как и всякое строение, сенной сарай имел углы. От слов Филиппа в них появились сверкающие нити, но теперь, помимо янтарных и голубых, там были еще золотистые и зеленые. Прежние нити начали негромко протестовать. Ведь у меня уже была семья, оставшаяся в другом времени и ожидавшая моего возвращения. Но одобрительный гул, доносящийся с чердака, заглушил эти возражения. Филипп поднял голову. Казалось, он впервые заметил присутствие зрителей.

– А вам вот что скажу: у мадам есть враги. Кто из вас готов встать на ее защиту, когда милорда почему-либо не будет рядом?

Те из слуг, кто более или менее знал английский, переводили вопросы Филиппа остальным.

– Mais il est debout[42], – возразил Тома, указывая на Мэтью.

Увидев, что Мэтью, невзирая на раненую ногу, ухитряется стоять, Филипп тут же опрокинул сына на спину.

– Кто встанет на защиту мадам? – повторил вопрос Филипп.

Его сапог придавливал шею Мэтью, удерживая от поползновений встать.

– Je vais[43], – первой сказала Катрин, моя служанка-демоница.

– Et moi[44], – подхватила Жанна, которая, хотя и была старшей сестрой, послушно следовала за младшей.

Едва сестры высказали свою готовность защищать меня, о том же заявили Тома с Этьеном, затем кузнец и Шеф. Тот появился на чердаке с корзиной сушеных бобов. Стоило ему взглянуть на подчиненных, как они забормотали слова согласия.

– Враги мадам явятся без предупреждения, и потому вы все должны быть готовы. Катрин и Жанна отвлекут их внимание. Тома им что-нибудь соврет. – (Взрослые беззлобно засмеялись.) – А ты, Этьен, побежишь звать на помощь. Желательно – самого милорда. Ты знаешь, что́ делать, – заключил Филипп, сурово взглянув на сына.

– Тогда что делать мне? – спросила я.

– Думать, как думала сегодня. Думать и оставаться в живых. – Филипп громко хлопнул в ладоши. – На сегодня развлечения окончены. Возвращайтесь на работу.

Добродушно ворча, слуги покидали чердак, возвращаясь к оставленным занятиям. Едва заметным кивком Филипп выпроводил из сарая Алена и Пьера. Потом ушел сам, на ходу снимая рубашку. К моему удивлению, через пару минут Филипп вернулся. Его рубашка превратилась в сверток, который он бросил к моим ногам. Внутри оказался большой ком снега.

– Приложишь к его ране на ноге, – велел мне Филипп. – И вторую не забудь. На бедре. Оказалась глубже, чем я думал. Я еще и почку задел. Тоже посмотришь.

Отдав распоряжение, Филипп ушел. Мэтью поднялся на колени. Его начало трясти. Я обхватила его за талию и осторожно уложила на землю. Мэтью вырывался, пытаясь меня обнять.

– Потом, упрямец, – сказала я. – Меня успокаивать не надо. Давай лучше займемся твоими ранами.

Я осмотрела его раны, начав с указанных Филиппом. Мэтью помогал мне извлечь кусок чулка из раны на бедре. Рана действительно оказалась глубокой, но благодаря свойствам вампирской крови уже начала затягиваться. Тем не менее я все равно приложила к ней снег. Мэтью уверял, что это помогает, хотя его измученное тело само было немногим теплее снега. Рана в области почки тоже быстро затягивалась, хотя ее вид заставил меня сочувственно вздохнуть.