— Тогда доставай свою бумагу, буду ее подписывать!

— Не понял. А десерт?

— Ты же сам сказал, что мне надо похудеть.

— Разве я не говорил, что лишние три килограмма тебе не повредят?

— Не говорил. И вообще первое слово дороже второго. Давай бумагу по-хорошему!

— А по-плохому что будет?

— Нет, на плохое не решусь, — честно призналась я. — У меня, увы, теперь нет защитника, что же мне ссориться с единственным союзником.

— Союзник, значит? Иными словами, до защитника недотягиваю?

— Юра, — взмолилась я, — ну зачем тебе мои проблемы? Я и так тебе на голову свалилась с этой дурацкой базой! Может, ты обо мне давно бы думать забыл, а тут я все время о себе напоминаю…

— Послушай, Рагозина, чего ты все пытаешься меня втиснуть в свои рамки? Что мне можно, чего нельзя, что делать, чего не делать? Никто в нашем городе не смеет мне указывать, и только ты можешь позволить себе все, что взбредет в твою красивую голову.

— Ты прав, указывать я не должна. Тем более что повода для того, чтобы нам с тобой видеться, в ближайшие полгода у нас не будет. А тогда мы в последний раз встретимся и все окончательно оформим. Надеюсь, больше головных болей в связи со мной у тебя не будет!

— Ты — моя головная боль, — произнес он мрачно. — А точнее, если у меня о чем-то и болит голова, то только о тебе.

— Неужели всего лишь из-за одной ночи?

И опять я не сказала ему что-нибудь вроде: отстань, забудь и думать обо мне.

Тем более что он с упреком взглянул на меня. Мол, как ты можешь, эта ночь стоит всей жизни! Или что-нибудь еще вроде этого.

Я подписала не глядя какую-то бумагу. Если бы Юрию пришло в голову почему-либо обмануть меня, ему удалось бы это безо всяких усилий.

— Не спеши, я отвезу тебя, — сказал он, и я вынуждена была подчиниться.

По его знаку официант принес счет.

— Я посчитал мороженое и фрукты… — начал говорить он, — но если вы не будете…

— Не будем, — устало отмахнулся Забалуев, — отнеси своим детям!

— Спасибо, — чуть ли не вдвое сложился в поклоне официант.

Видимо, десерт стоил очень приличных денег.

— Ты водишь машину? — спросил Забалуев, по моей просьбе открывая окно с моей стороны. — Вроде у твоего мужа был «ситроен».

— Был, только я на нем никогда не ездила. Как-то мы обходились. До работы я добиралась на маршрутке. На отдыхе Женя был за рулем. Пить он не очень любил, из гостей его возить, как некоторым моим подругам мужей, мне не приходилось… Слишком я рассеянная. Мне кажется, не успею появиться на шоссе, как то ли в меня кто-нибудь врежется, то ли я в кого-то…

— Я бы мог тебя поучить вождению. С гарантией того, что ты перестанешь бояться машины и вообще дороги.

Повернувшись на сиденье, я посмотрела на него.

— Юра, ты все время что-нибудь придумываешь: не работу для меня, так учебу. Не все ли тебе равно, вожу я машину или нет?

Он проехал еще немного, свернул за угол, на какую-то темную улицу — я даже не сообразила, на какую, — и остановил машину на обочине. Мощный платан почти полностью закрывал висевший где-то в выси фонарь. Светились только огоньки на приборной доске да белки его лихорадочно горевших глаз.

— А ты не знаешь, в чем дело? — спросил он меня, беря за руку.

Я старалась, насколько возможно, отодвинуться и почти прилипла к боковому стеклу, лихорадочно пытаясь отыскать рукой, где проклятая ручка дверцы!

Но в машине не очень-то разбежишься, особенно когда тебя при этом изо всех сил тянут к себе. Воздух в салоне сгустился до взрывного состояния. Наверное, поэтому мне стало трудно дышать и еще труднее сопротивляться его губам, которые тянулись ко мне.

Но я все еще надеялась на то, что мне удастся вырваться от него… и от себя. Оттолкнула его голову, но так, что Юрий уткнулся носом мне в грудь, а дальше я уже ничего не соображала.

А потом, вот странность, когда я пришла в себя, то почувствовала себя словно обманутой. Юрий вынудил меня сделать то, чего я не хотела. То есть хотела, но считала, что этого делать нельзя. Непорядочно это. Теперь, когда со смерти моего мужа не прошло и сорока дней.

Он заставил меня переступить барьер, который я так упорно строила. Моральный барьер. И мне стало так горько, как был горек этот запретный, но такой сладкий плод. И я разрыдалась. Странно, на похоронах я почти не плакала, а тут… Из меня извергался просто водопад слез, так что в конце концов я стала захлебываться рыданиями.

Юрий испугался. Он щелкнул кнопкой, открыл дверцу, а потом обежал машину и вынул меня из нее.

— Перестань, Леночка, прошу тебя, перестань! Что с тобой?

— Это из-за меня умер Женя, — проговорила я.

— Не говори ерунды. Его убили парни Ахмета. Они получат свое, я тебе обещаю!.. Ну при чем здесь ты?!

— Не знаю. — Я успокоилась, стараясь больше не всхлипывать. — Может, если бы я его уговорила, он оставил бы этот бизнес…

— Не оставил бы, — мрачно отозвался Юрий. — С помощью своего бизнеса он самоутверждался. Скромный домашний мальчик, который решил сразиться с уличными пацанами… Поверь мне, я знаю, что говорю.

— Почему ты держишь меня подле себя? — выговорила я, совершенно не заботясь о том, что оба моих посыла не связаны между собой.

— Потому что я тебя люблю, — просто сказал он.

— И что нам теперь делать?

— Если я скажу, что разведусь с женой, ты еще больше укрепишься во мнении, что мне ничего не дорого, что я не умею долго жить с одной и той же женщиной, и если ты согласишься жить со мной, то все время будешь ждать, что я и тебя брошу…

— Видишь, ты и сам все знаешь. — Я потянулась за сумкой и попыталась платком стереть из-под глаз потеки туши. Внимательно посмотрела на себя в зеркало. — Как Баба-яга!

— Самая очаровательная Баба-яга на свете, — облегченно выдохнул Юрий.

Наверное, он решил, что мой плач Ярославны затянется надолго. Впрочем, он сам напросился. Неужели не мог держать себя в руках, зная, какое у меня сейчас трудное время?! И разве он не догадывался, что я не смогу долго противостоять ему?

— Прости, не сдержался. Можешь называть меня самыми последними словами — ни одно из них не будет слишком несправедливым.

Он опять потянулся — вроде меня утешать, но я отшатнулась. Что за игры, как мальчишка! Будто не знает, чем это утешительство может кончиться.

— Отвези меня домой, Юра, — попросила я. — Будь добр. Такая ноша мне сейчас не по силам. Пожалей. Пожалуйста!

Мой тон, кажется, его ошеломил. Скорее всего он особо и не раздумывал, прежде чем вот так напасть на меня. Сказал себе: хочу — и попер как танк!