Нет, у него не было сомнений в том, что она получала удовольствие от их любовных игр, но сегодняшний эпизод служил доказательством того, что он был для нее лишь одним из череды мужчин. Как это ни печально, но в этом он мог винить лишь себя. Он мог жениться на ней три года назад и быть уверенным, что она принадлежит только ему.

Однако теперь слишком поздно. Джулия решила двигаться дальше.

Но она что-то оставила. Не только разбитое сердце и болезненные воспоминания, но и тонкий, сложенный листочек бумаги. Он лежал перед ним на полу, прямо на том месте, где стояла Джулия. Растмур наклонился и поднял его.

Боже, он тут же пожалел об этом. Это была записка от Джулии к Джузеппе. Послание было зашифровано, но он легко понял его значение. Джулия предупреждала своего любимого — на французском, ни больше ни меньше — о том, что она здесь, как и «джентльмен из Лондона, от которого одни неприятности». Он предположил, что эти слова относятся к нему. Сформулировав это таким образом, она, должно быть, думала, что ее любовник не будет ревновать?

Что ж, другой любовник и в самом деле очень ревнив. И приносит одни неприятности.

Растмур решил было немедленно отправиться следом за Джулией и покончить с этим чертовым итальянцем. Однако этого не сделал. Что это ему даст? Он с Джулией уже три дня, но все же ее глаза загорелись, едва Дэшфорд объявил, что Джузеппе где-то поблизости.

Если он в самом деле заботится о ней, то даст ей поспать сегодня спокойно. Одной.

— Джузеппе, для тебя лучше всего будет, если ты ее и вправду заслуживаешь, — пробормотал он, и его взгляд упал на коллекцию графинов, которую Дэшфорд держал на видном месте на столике позади письменного стола.

Да здравствует старая добрая попойка!

Утро было слишком уж солнечным. Голова у Растмура раскалывалась, а ноги дрожали. Спускаться вниз к завтраку было ошибкой. Что заставило его думать, будто еда поможет? Желудок едва не вывернулся наизнанку при одном взгляде на стол с блюдами. Нет, как бы жалко это ни выглядело, ему следовало остаться в постели. А еще лучше было бы не пить вчера ночью. Но что еще он мог сделать, чтобы утолить бушевавшую внутри агонию? Он не мог этого вынести. Он почти признался в своих чувствах Джулии, а она его отвергла.

Но хуже всего, что он не мог ее винить. После того как он усомнился в ней, оставил ее, неудивительно, что он больше не волнует ее так, как когда-то. Когда-то она любила его, а он ее предал. Черт! И теперь он заслуживал того, чтобы чувствовать себя так паршиво.

— Боже правый, Энтони, — воскликнула Пенелопа, входя в комнату для завтраков и выглядывая в окно, — здесь так темно! Боже, я чувствую себя кротом. Давай откроем эти занавески, прошу тебя.

Она и впрямь собиралась это сделать, однако Энтони возмущенно воскликнул:

— Только попробуй это сделать, и я выпорю тебя, как ты того и заслуживаешь.

Эта геройская попытка ничуть не убедила Пенелопу. Она продолжила начатое, резко раздвинув шторы, и солнечный свет ворвался в комнату. Растмур зарычал.

— Ох, Бога ради, Энтони, — произнесла Пенелопа громко, — ты снова напился, да? Не сомневаюсь, что ты не спал полночи, напиваясь. Похоже, ты втянул в это и бедного мистера Нан… Клеммонса. Тебе должно быть стыдно творить такое с бедным пострадавшим джентльменом, и это после того, как ты заверил его, что покончил с этим и начал жизнь с чистого листа! Что ж, возможно, это объясняет, почему он не ответил, когда я стучалась в его дверь.

— Ты стучалась в его дверь?! — взревел Растмур.

— Да, но бедняга, должно быть, умер для мира. Несчастный мистер Клеммонс. Должно быть, он тоже страдает там, наверху. Мне жаль моего будущего жениха.

— Боже, он никогда не станет твоим женихом, Пенелопа.

— Неужели? Но ты же не ждешь, что я поверю в то, что рассказал Фицджелдер о его женитьбе на кузине леди Дэшфорд? Он не похож на человека, который женится на подобной женщине.

Боже, Энтони чувствовал, что у него просто нет больше сил. Что за дьявол вселился в Пенелопу? Он не припоминал, чтобы она когда-нибудь действовала на него столь раздражающе. Что такого мог сделать Фицджелдер, чтобы из милой девочки она превратилась в эту мегеру?

— Я думал, ты хочешь выйти за Фицджелдера.

Пенелопа пожала плечами:

— Я нахожу, что мне больше не нравится мистер Фицджелдер. Я предпочитаю ему мистера Клеммонса. А ты разве нет?

Черт, да, он предпочитал мистера Клеммонса.

— Нет. Я предпочитаю, чтобы ты оставила все дальнейшие разговоры о женихах.

— Завидуешь?

— Что?

— Что я найду кого-то, за кого я захочу выйти замуж, пока ты продолжаешь горевать по своей актрисе.

— Я ничуть не завидую.

Почему, ради всего святого, эта девчонка не могла, наконец, закрыть свой рот? Кажется, ей было совершенно невдомек, какие страдания он испытывал.

— Жаль, что она умерла, не правда ли, Энтони? — продолжила Пенелопа.

Он не видел необходимости отвечать на этот вопрос.

Однако Пенелопа продолжала:

— Она ведь умерла, да, Энтони? Я хочу сказать, что было бы настоящим чудом, если бы оказалось, что она и сейчас жива.

Чудом было то, что он до сих пор не отлупил маленькую злодейку. Что она такое говорит! Что заставило ее упомянуть об этом? Боже, неужели она в самом деле каким-то образом узнала правду?

Разумеется, нет, иначе она не вела бы себя с Джулией подобным образом прошлой ночью. Боже, но ведь если бы мистер Клеммонс и впрямь был мужчиной, ему пришлось бы вызвать негодяя на дуэль сегодня же. Но слава небесам, что это было не так, и что Пенелопа была лишь наивной маленькой девочкой, не имевшей ни малейшего понятия о том, в какую игру играла.

Он потер свою многострадальную голову.

— Ты была недостаточно взрослой, Пенелопа, чтобы иметь представление о моих сердечных делах три года назад.

Она фыркнула:

— Мне было пятнадцать, Энтони, и я никогда не была дурочкой! Я знала, о чем шептались люди: о том, что ты сделал и что обручился с какой-то актрисой. Я слышала все о том, как чудовищно она поступила, сбежав с твоим кузеном. А потом она еще и умерла спустя несколько месяцев.

— Тогда я полагаю, этого вполне достаточно, чтобы ты больше не думала о ней.

— Да, как и ты. Но ты продолжаешь думать. Так что мне кажется, что эта история еще не закончена.

— Тебе кажется, Пенелопа. Не слишком умный вывод.

— Вывод о продолжении или о ней?

— И то и другое, — уклончиво ответил Энтони. — Больше никаких разговоров о том, что давно в прошлом и с чем покончено.

— Покончено ли?

— Больше мне нечего сказать, Пенелопа.