Очередь, толпившаяся у небольшой палатки секьюрити, вызывала своими размерами благоговейный ужас. Простояв больше часа, я поняла причину: с утра появилась анонимная информация, что в ледовом центре заложена бомба. Поэтому полицейские, в качестве сильно запоздавшей реакции, тщательно вытряхивали сумки, заставляя каждого журналиста (никого другого на стадион не пропускали) по нескольку раз включать и выключать все фото – и видеокамеры, диктофоны и даже мобильные телефоны. Толпу, растянувшуюся метров на пятьсот, с помощью мегафона и полицейских жезлов периодически пытались построить местные блюстители порядка, причем проявляли крайнюю непоследовательность: то вежливо просили проявить понимание и терпение, то начинали истошно орать нечто нечленораздельное, напоминающее хрестоматийное булгаковское: «В очередь, сукины дети, в очередь!»

Когда заветная стойка досмотра была совсем рядом, неизвестно откуда появилась толпа местных служащих. Своей черно-желтой униформой и типичной для любителей гамбургеров и кока-колы бесформенностью они больше всего напоминали стаю пингвинов. И столь же бесцеремонно полезли в обход очереди, непринужденно улыбаясь на ходу: «Ха-ай! Мы спешим посмотреть, как катаются, до того, как начнется собрание волонтеров. Вы не против, если мы пройдем первыми?»

Комментарии были излишни.

Большинство российских участников Игр предпочли приехать в деревню в самый последний момент. Почти все фигуристы провели заключительный сбор в Логане, от которого до столицы Игр был всего лишь час езды на автомобиле. По словам массажистки сборной Тамары Гвоздецкой, которую я встретила на катке, условия для подготовки в этом крохотном мормонском городке были не просто хорошими – изумительными. Новый современный каток, близкое жилье, прекрасная погода. Чемпион мира Евгений Плющенко задержался в Логане дольше всех, решив потренироваться в четверг именно там и лишь потом ехать вслед за командой.

Это, пожалуй, было главной новостью первых дней Игр. С таким нетерпением, как журналисты ждали Плющенко, в Солт-Лейке не ждали больше ни одного спортсмена. Даже Алексея Ягудина.

За исключением Игр доброй воли, с которых начинался сентябрь, Алексей выиграл в том сезоне все предолимпийские старты. Он не приехал лишь на чемпионат России. Его тренер Татьяна Тарасова прекрасно понимала, что дома и она сама, и ее ученик являются в какой-то степени персонами нон-грата. И что Ягудин, как бы хорошо он ни катался, скорее всего, останется только вторым: фаворитом руководства федерации (а значит, и судей) был Плющенко. И совершенно ни к чему было показывать миру, что на человека, который готовится стать олимпийским чемпионом, не делает ставку его родная страна.

Не уверена, что именно так дело обстояло в действительности. Все спортивные руководители прекрасно понимали, что тандему Плющенко – Ягудин в мире нет равных. И что, кто бы из них ни стал первым, золотая медаль никуда не денется.

А вот для тренеров вопрос был принципиальным. После того как Алексей ушел из группы Мишина к Тарасовой, между двумя корифеями началась открытая война. В двухтысячном году, когда Ягудин проиграл чемпионат Европы, но выиграл чемпионат мира, он сам сказал на этот счет: «Меня расстроило не то, что я проиграл чемпионат Европы, а то, что проиграл Плющенко. Дело ведь не только во мне. Это прежде всего борьба тренеров. Тарасовой и Мишина. Соперничество между мной и Женей будет продолжаться до тех пор, пока кто-то из нас не уйдет в профессионалы. А когда то же самое сделает и другой, все начнется снова…»

В Солт-Лейк-Сити в это противостояние были так или иначе вовлечены все русскоязычные журналисты. Вопрос «Ты за кого болеешь?» звучал на катках и в пресс-центре так часто, что вполне мог бы употребляться вместо приветствия. Доходило до того, что корреспонденты инструктировали друг друга: ни в коем случае не проявлять собственных симпатий, разговаривая с тренерами фигуристов, и убеждать каждого, что болеешь лишь за него. Иначе интервью может вообще не получиться.

В один из приездов на тренировочную арену я сама угодила под шквал мишинского негодования. «Я не буду давать вам интервью, – вспылил тренер на безобидную просьбу рассказать хотя бы в двух словах о том, как его спортсмен провел последние перед Играми недели.

– Могу поинтересоваться почему? – спросила я.

– Не вижу смысла! Стоило Жене поставить произвольную программу, как на нас ополчились все. Писали, что его программа – как лоскутное одеяло. И что катается он настолько медленно, что впору ставить зонтик посреди площадки и ездить вокруг. А уж по телевизору такое говорили…

– Не совсем вас понимаю, – опешила я. – Эти упреки мне следует принять на свой счет?

– Лично к вам у меня претензий нет, – умерил пыл Мишин. – Но разговаривать все равно не хочу. Да и о чем, когда на носу – главный старт?

Психологический груз, который свалился в Солт-Лейк-Сити на девятнадцатилетнего Евгения, был бы не под силу и более опытному в спорте человеку. Цель выиграть во что бы то ни стало загнала его в тупик, не оставив ни малейшего права на ошибку. Мишин всячески ограждал подопечного от контактов с журналистами, однако сам делал промахи на каждом шагу. Он не упускал ни единой возможности кольнуть бывшего ученика и его тренера. Вел себя, как человек, у которого золотая олимпийская медаль уже лежит в кармане, но этим лишь нагнетал обстановку вокруг своих же спортсменов.

* * *

Тарасова сделала в том сезоне весьма неожиданный шаг. Пригласила в свою бригаду хорошо разрекламированного в спортивных кругах психолога Рудольфа Загайнова. Его личность была в каком-то смысле одиозной. Каждый раз, когда в том или ином разговоре упоминалось его имя, кто-нибудь непременно вспоминал: «Тот самый маг, который сумел загипнотизировать Анатолия Карпова».

Психолог действительно много работал в шахматах. Первым по-настоящему звездным часом Загайнова стала его работа с Виктором Корчным в 1974-м. Гроссмейстеру, в те времена уже считавшемуся диссидентом, предстояло играть в Москве матч за звание чемпиона мира с Анатолием Карповым, на которого тогда работали чуть ли не все шахматные мастера страны. Корчной проиграл, но с минимальной разницей. Тогда же выдающийся шахматный специалист Михаил Ботвинник во всеуслышание заявил, что тот матч стал самым впечатляющим во всей карьере Корчного. Загайнов же в одночасье приобрел репутацию человека, способного заставить подопечного проявить максимум своих способностей в безнадежной ситуации. Как-то психолог признался мне, что успеху немало способствовало и то, что он сам долгое время чувствовал себя в своей профессиональной среде изгоем. Поэтому и работал, не жалея ни времени, ни сил.

Позже к помощи Загайнова прибегали Борис Спасский, сам Карпов, Гарри Каспаров. Безусловным плюсом специалиста было умение мгновенно находить с людьми общий язык и добиваться абсолютного доверия. Он растворялся в этой работе целиком и полностью, хотя всегда был склонен переоценивать собственную роль. Думаю, по этой причине всегда вел себя так, словно является пупом земли, и совершенно не переносил неподчинения.

Расставался с подопечными Загайнов большей частью неважно. Мало того, он что раскрывал каждому последующему клиенту все самые сокровенные секреты предшественника, включая шахматные, так еще и взял за правило, закончив очередной этап работы, во всех подробностях описывать сотрудничество со звездой в мемуарах.