Вы объясните адмиралу, что у нас настоящая торговля с Японией будет, когда присоединим Амур и на берегах разовьется промышленность и землепашество, когда все будет подкреплено по-русски, как следует, своим куском хлеба. В этом — главное. Суть в развитии богатейшей Сибири, из-за чего наш Геннадий Иванович и все вы, его сподвижники, так благородно жертвуете собой.

Чихачев примерно эти мысли о будущем развитии Приамурья уже слышал от Невельского и сам читал в его бумагах, которые не раз переписывал. Разница в том, что генерал говорит лишь о берегах реки, а Геннадий Иванович видит будущее не только на Амуре, но и в южных заливах.

— Невельской будет держать устье, — продолжал губернатор. — Я ободрю его, он воспрянет, когда узнает, что эскадра идет к нему на помощь, и я поддержу его всеми моими средствами. Вы действуйте на эскадре, а я отправлюсь в Петербург и тоже не стану сидеть сложа руки. Вам будут награды и чин!

«Конечно, нелегко в зимнее время добраться до Якутска, а потом в Петропавловск. Но поручение важное, надо постараться. Потом Сандвичевы острова, Япония, — думал Чихачев, — шутка ли! Может быть, в Китае придется побывать. Тропические страны снова!»

И вдруг Николай Матвеевич покраснел. Он вспомнил косу у залива Счастья. Там уж зима, все снегом замело, Екатерина Ивановна все так же жарит рыбу, у нее, верно, ребенок. Геннадий Иванович, может быть, опять ничего не дождался, сидит в ватной куртке за чертежами и картами терпеливо, или бежит на лыжах по лиману, заменяя заболевшего офицера, или опять с топором работает в сарае, строит новое судно. Дмитрий Иванович даже как-то съязвил, что, мол, не на Петра ли Великого хочет походить… Голод, верно, все тот же в экспедиции, свежего ничего нет, если китобои не привезли. Впрочем, нынче, верно, рыбы запасли, составили артели, как Парфентьев говорил. Где же Коля Бошняк? Неужели он в Де-Кастри зимует? Был ли он в Хади? Если не ехать в Петербург, то надо возвращаться в экспедицию!

— Николай Николаевич, — горячо сказал Чихачев, краснея до корней волос, — честь очень велика, каждый охотно отправился бы. Но я желаю вернуться в экспедицию!

— Как? Я поражен.

— Мой долг быть там. Ваше поручение охотно исполнит любой из офицеров.

— Николай Матвеевич, — с ласковой укоризной сказал губернатор, — это ваш долг! Кроме вас, не может никто. Вам неловко перед товарищами по экспедиции? Напрасно! Именно для них вы сделаете больше, если добьетесь содействия Путятина. Эскадра может сделать все описи и промеры и поможет экспедиции. У адмирала будут паровые средства. Надо эту эскадру к нам! Помните: в случае, если они подойдут к нашим берегам, то поступают в мое ведение. Поймите меня верно. Ваша помощь экспедиции будет неоценима! Мы должны с вами указать этой экспедиции верную основу. Кто может это сделать? Конечно, ваше поручение желал бы исполнить каждый. Но никто не сможет! Только тот, кто сам геройски жертвовал собой! Вы один из тех, чьи имена принадлежат истории. А вы хотите обратно на устье! Вот теперь, по всем признакам, в Европе ждут войны! Поэтому все осторожности! Экспедиция пошла, несмотря на это! В канун войны можно ли поручение мое к адмиралу сравнивать по значимости с разъездами на собаках по приказанию Невельского к гилякам и маньчжурам, как бы важно и трудно это ни было! Невельской там прекрасно управится, хоть и трудно ему без вас. Я еду к государю! Вы — третий, кто все решит. Об экспедиции я позабочусь. Я пошлю туда продовольствие любыми средствами. Я поддержу Невельского при первой же возможности. У меня двадцать пять тысяч войска. Я строю пароход на Шилкинском заводе. Это сила, и при первой возможности я пущу ее в ход.

— Но как можно послать продовольствие? Ведь сейчас зима.

— Для губернатора не существует невозможного! — с пылом ответил Муравьев, вскидывая руку над головой, хотя отлично понимал, что теперь уж поздно. — Стада оленей погоним из Аяна! И вы со спокойной душой отправляйтесь на подвиг, на большие океанские пути! В этом — великий смысл появления эскадры. Я не оставлю экспедицию. В Петербурге ударю во все колокола! Подниму на ноги всех. Повторяю: мы должны дать эскадре свою цель! Вы — спаситель Японской экспедиции. Я уверен, что в бумагах, которые я жду из Петербурга, мне будет прислано предписание дать лоцмана адмиралу Путятину.

«Если в самом деле Амурская экспедиция будет снабжена, то я смею отправиться, — думал Чихачев. — Командировка, предложенная Муравьевым, во всех отношениях очень заманчива».

— Будет время, вы еще вспомните меня! В ваши годы такое поручение дается не зря! Помните, что великие адмиралы и морские министры тоже были когда-то мичманами. Кстати, со дня на день я жду бумаги, и вы — лейтенант!

— Скажу откровенно, ваше превосходительство, — снова вспыхнул Чихачев, — я бы охотно. Но мне стыдно перед Геннадием Ивановичем и товарищами.

— А вам не стыдно будет перед Россией?

Очень лестно! Да беда, Николай Матвеевич замечал, что и у Муравьева на словах одно другому иногда, кажется, противоречит. То губернатор хотел повернуть неверную политику правительства на верный путь и для этого слал его к Путятину, то говорил, что за каждым шагом Чихачева будут смотреть из царского кабинета, — значит, это как бы желание государя.

А Муравьев стал говорить, что, конечно, заключить трактат с Японией важно для России и что одно другому не помешает, он сам восхищен, что русские высадятся в Японии.

— Вы сумеете объяснить! Никто другой! Вы выстрадали Амур! А что касается Геннадия Ивановича, то он будет ждать Японской экспедиции, как манны небесной. Ваши же товарищи поблагодарят вас!

Екатерина Николаевна вывела отличные нарциссы. Они впервые зацвели.

Она вела мужа по домашней оранжерее, и каждый из них говорил про свое. Она — про цветы, он — про политику. Оба слушали со вниманием и не перебивали друг друга.

— Про Путятина говорили, что ханжа, узкий человек, приятель с Нессельроде, потому, верно, и послан. Если бы Путятин мог взять в свои руки то, с чем не справляется Геннадий Иванович! Ведь экспедиция Невельского почти обречена.

— Ты сказал это Николаю Матвеевичу перед отъездом? — отвлекаясь от цветов, спросила Екатерина Николаевна, хмурясь, и слегка скуластое лицо ее приняло сильное выражение, как бы побуждающее мужа к энергичным действиям.

— Конечно, не старался его разочаровать слишком, — уклончиво ответил он. — Пусть обрушится на адмирала со всей страстью и надеждой! Геннадий Иванович займет Сахалин, Путятин станет перед свершившимся фактом.

Чихачев уехал успокоенный и умиротворенный. Муравьев перед отъездом показал ему бумаги с приказаниями о снабжении экспедиции Невельского.

В пути он часто думал, что увидит Японию, проведет суда в устье реки, явится перед Геннадием Ивановичем и Екатериной Ивановной. Постарается объяснить все адмиралу.

Страшная нынче зима, в самые трескучие морозы приходится ехать, но у Чихачева одежда отличная, продовольствие с собой и вино, всего взято с избытком. Проводники отличные. Упряжки меняются часто, и все время едешь на свежих собаках. А впереди — океан, тропики. Он помнил, как океан ревет и мечет алмазные тучи.