– Я знаю, это неприятно. Поначалу, – уточнил он, неизвестно что имея в виду, но почему-то это немного приободрило Зажима.

– Сава, ты что, в союзе с этим чокнутым придурком? – как можно спокойней поинтересовался он. – Не могу поверить. Как вы все это провернули?

Сава тем временем остановился у холодильника. Открыл дверцу, придирчиво разглядывая содержимое.

– Есть хочешь, Зажим? – задал он вопрос.

– Спрашиваешь.

«Хороший знак», – подумал Зажим с надеждой.

– Я бы тоже чего-нибудь поел, – сокрушенно покачал головой Сава, чем-то гремя. – Но тут только пустая кастрюля.

Сава передвинулся к металлическому шкафу.

– На твоем мефте я бы не лез туда, дружок, – мягко проговорил Нос.

– Да? – отрешенно протянул Сава, распахивая массивные дверцы. Внутри на крючьях снизу доверху висело множество разнокалиберных ножей. Начиная с изящно-узкой испанской навахи и заканчивая громадно-устрашающим мачете, которым можно одним ударом с легкостью перерубить молодое деревце.

Подумав, он выбрал мачете. Затем открыл вторую дверцу, на мгновенье замерев. Прямо перед ним висели две связки высушенных голов, эдакие гротескные бусы, боевой трофей для великана из племени каннибалов.

«Как лук в чулке», – подумал Сава, улыбнувшись – он вспомнил, что именно так его бабушка в деревне хранила лук.

Он осторожно снял с крючка одну из них, машинально пересчитав головы.

Восемь.

Две связки по восемь голов.

Сава обернулся, обводя взором «грибы».

– Пожалуй, вы закрываете грибной сезон, – произнес он. – Третий урожай последний. Интересно, что Дикий придумает в следующем году? Займется кабачками? Или горохом? А может, он перейдет на фрукты?

– Сава, завязывай, – разлепил губы Зажим, чувствуя, как обволакивающе-липкий страх постепенно накрывает его с головой зловонной лавиной. – Очнись и освободи нас.

Нос закудахтал от смеха.

– Что, боитефь моего брата? – спросил он сквозь хихиканье. – Не надо. Хотя внефне он, может, и наводит фтрах, в целом он вполне управляемый. К нему, как к любому замку, ефть фвой ключик. Ну или отмычка.

Пока он молол какую-то невнятную чепуху, Сава повесил жуткую связку на место и аккуратно закрыл дверцу шкафа.

«Вот почему этот психопат сверлил дырки в черепушках, – неожиданно сообразил Зажим. – Чтобы продевать через них веревку…»

Между тем Сава снова приблизился к нему и, кряхтя, уселся прямо на пол. Мачете он положил перед собой.

– Ты что-то хотел спросить, Зажим? – устало спросил он.

Зажим облизнул потрескавшиеся губы.

– Я хотел поинтересоваться, зачем ты снюхался с этой конченой тварью.

– Тебе правда это интересно, Зажим? Или ты просто хочешь потянуть время? – спросил Сава.

– Интересно.

Сава засмеялся отрывисто-сухим смехом.

– Ты врешь. Но я все равно расскажу тебе. Мне нужно было спасать свою жену. Видишь ли, иногда Олеся себя не контролирует. Мне нужно было срочно отъехать по делам, и она меня ждала почти весь день. И не дождавшись, пошла искать. Вышла на трассу, где ее подобрали два урода на грузовике. Затащили к себе в кабину, где изнасиловали. Потом они выпили и уснули. Олеся нашла в бардачке нож.

Сава плотно сжал губы, вспоминая подробности этой неприглядной истории.

– Она их наказала.

– Она… убила их? – глухо спросил Зажим, хотя и так уже знал ответ.

– Да. Ее поймали, упекли за решетку. В силу некоторых особенностей, Олеся не смогла ничего объяснить следствию и суду. Ее отправили в психиатрическую клинику. Понимаешь, Зажим? Мою жену забрали в дурку только из-за того, что она наказала двух мразей.

– Не просто… наказала, – внезапно подал голос Ходжа. Слова выскальзывали из его рта скользкими жабами. – Она… отрезала им головы. Как селедке.

– Головы, – непроизвольно повторил за приятелем Зажим.

– Это детали, – спокойно ответил Сава. – Детали, которые мало влияют на общую картину. Итак, на чем мы остановились? Ага. Для того чтобы спасти Олесю, было два выхода. Точнее, три. Оставить все как есть и молиться, чтобы Бог когда-нибудь смилостивился и вернул бы мне любимую.

«Любимую?»

Зажим был потрясен.

Эта курица без мозгов, с вечно текущей из хлебальника слюной – жена Савы? Да еще и любимая?!

Сава строго посмотрел на него, словно все мысли Зажима проявились на его грязном и потном лбу.

– Да. Любимая, – тихо повторил он. – Второй вариант – деньги. Много денег. Если бы я заплатил кому нужно, то Олесю потихоньку перевели бы на общий режим, а уж оттуда вытащить ее было бы гораздо легче. И третий вариант – самому сесть в тюрьму. Поближе к ней. Въезжаешь, Зажим?

– Что? – тупо переспросил он.

Взгляд уголовника переместился на мачете, лежащий от него буквально в нескольких сантиметрах. Громадный нож как будто источал ядовитые миазмы смерти.

«Привет, дружок, – улыбалось его зазубренное лезвие. – Мокруха еловая… Не хочешь познакомиться со мной поближе?!»

– С Диким я давно знаком, – как в тумане, услышал он монотонный голос Савы. – Это он предложил мне пойти на этот шаг, и мне пришлось совершить преступление. Я совершил аварию, въехав на остановку в пьяном виде, погибла девушка. Дикому удалось достать паспорт пропавшего без вести Дмитрия Савичева. Мы с ним похожи, и на следствии, и в суде ни у кого не возникло вопросов. Я оказался рядом с Олесей.

– Сава, кончай гнать пургу, – шелестящим голосом сказал Ходжа. – Времени нет. Вытащи нас. Разговоры, кто прав, а кто не прав… будем вести позже.

– Мы договорились с Диким, что будем переписываться шифровками, – не обращая внимания на Ходжу, продолжал Сава. – Он писал мне всякую белиберду, я ему отвечал такой же. Секрет кроется в отдельных буквах. Если выбирать из слова по тексту каждую третью букву, то из этих букв можно сложить предложение. Вот и все. Поэтому вы так веселились, читая мою открытку там, в землянке. Я даже сейчас помню последнее письмо. Интересно? «Полчаса дороги в автозаке у реки Горянка. Олеся в стакане. Не делай глупости. Веди всех ко мне. На восьмой зарубке – рюкзак и землянка, задержи их там до моего прихода. Помни о грибном сезоне. Я рядом. Дикий». И текст этого послания я вижу постоянно, как только закрываю глаза, чтобы уснуть. Вот только нормально спать я уже никогда не буду. Как-то так, ребятки.

Зажим безмолвно слушал Саву, речь которого превратилась для него в бессмысленно-неразборчивый шорох, мало отличавшийся от гудения люминесцентных ламп в подземелье.

«Тесак».

Тесак. Огромный нож возле ног толстяка.

Зачем он взял этот нож из шкафа?!