* * *

– Не смотрите… вы пожалуйста…

Хрясь!

Дверь задрожала, принимая на себя новый удар.

– …свысока…

ХРЯСЬ!

Переведя дух, Олеся взглянула на свои ладони. Кожа на них была содрана, выступила кровь, на некоторых пальцах темнели глубокие занозы. Табуретка, которой она пыталась выбить дверь, тоже была в плачевном состоянии. Того и гляди развалится.

– А по небу прокатите нас, – снова запела женщина, замахиваясь своим «тараном». – Облака…

Хрясь!

Задыхаясь от напряжения, она вновь подняла над собой табуретку, которая уже практически крошилась в руках.

– А по небу…

Олеся ударила, и ее орудие труда не выдержало, разлетевшись на части. Одна крупная щепка больно ударила ее в скулу, но она даже не обратила на это внимания.

Бить в дверь теперь было нечем.

Стол она не поднимет. Шифоньер тоже тяжелый. Наверное, она смогла бы отломать от стола ножку, но своим недалеким умом женщина догадывалась, что толку от нее будет немного.

Словно ища поддержки, Олеся с надеждой посмотрела на сына. Гена послушно лежал на кровати, с надеждой глядя на мать.

«Помоги мне, – мысленно обратилась она к сыну. – Помоги, Гена. Там папу могут убить»

Неожиданно ротик Гены открылся, и он нетерпеливо шевельнулся.

«Ты сильная, мама».

Олеся с опаской взглянула на дверь.

«Сильная», – повторил в ее мозгу голос Гены, и она, отойдя на пару метров, бросилась вперед.

Плечо обожгла боль, и в глазах Олеси вспыхнули искры.

– Я… сильная, – уверенно сказала она, снова пятясь назад. – Да. Я сильная.

Снова удар.

Раздался отчетливый хруст, и дверь пошатнулась. Сверху посыпалась какая-то труха.

– Белогривые… лошадки… – пробубнила Олеся, кидаясь на дверь.

Наличник с правой стороны, треснув, отвалился.

– Облака… Что вы мчитесь…

Плечо нестерпимо болело, в ушах появился странный гул, у нее кружилась голова, но она старалась не думать об этом. Весь окружающий мир женщины сузился до ненавистной преграды в виде этой двери, из-за которой она не могла выбраться наружу. Выбраться, чтобы спасти мужа. Мужа и отца.

– …Без оглядки.

На этот раз дверь не выдержала, и Олесю вместе с ней с грохотом вынесло наружу.

Заплакал Гена.

«Все хорошо, родной, – подумала она, не без труда поднимаясь на ноги. – Все хорошо. Но главное впереди».

Подхватив сына, Олеся заспешила на улицу. Как была полуголой, в одной лишь разорванной рубашке.

Она найдет. Обязательно найдет Женю.

* * *

Сознание возвращалось медленно и мучительно, оно словно до последней секунды ставило под сомнение целесообразность своего воссоединения с телом Савы.

Глаз мужчины открылся и тут же зажмурился от резанувшего яркого света.

– Просыпайся, дурачок, – услышал он над собой голос Дикого.

«Где я?»

Сава вновь приподнял веко.

– Давай, давай, – приободрил его егерь.

На макушку Савы шлепнулось нечто холодное и липкое. Егерь с удовлетворением причмокнул, принявшись размазывать отвратительную слизь по его волосам.

– Тебя хорошо бы побрить, парень, – произнес он с сожалением. – Но я слишком устал сегодня. Тем более ты сам советовал мне сделать перекур. Так ведь, Женя? Женя Сбежнев?

– Так, – не стал возражать Сава. Он чихнул, осовело пялясь по сторонам. Голова раскалывалась от боли, и только когда Дикий появился с резиновой «шляпкой» светло-коричневого окраса, он вспомнил. Он вспомнил все.

Сава повел плечом, тут же осознав, что не может даже шевельнуться. Опустив взгляд, он увидел перед собой свежеутрамбованную землю с вкраплением гравия.

– Натворил ты делов, – с укором проговорил Дикий, надевая «шляпку» на его голову. – Хулиган, ей-богу. Разбросал все вокруг. Разве так ведут себя в гостях? Все грибы мои испоганил. Хорошо, хоть боровичка не тронул. Чего так? Или на Доктора ты не в обиде? А чем тебя лисичка-то взбесила? Хорошая девочка была. Немного взбалмошная, но в целом – прекрасный грибок. Конфетка, а не грибок.

– Она сама.

– Что – сама? – не понял егерь.

– Сама попросила, – коротко ответил Сава. Он предпринял попытку пошевелить руками, но из этого ничего не вышло – все конечности мужчины были надежно стянуты ремнями.

– А. Ясно, – протянул Дикий.

Он снова куда-то ушел, а когда появился, в его руках был багор. Усевшись напротив, он зевнул, прислонив багор к плечу, тем самым напоминая стражника у городских ворот, решившего передохнуть.

– Придется тебе за всех отдуваться, Сава, – заключил Дикий. – Врубаешься, дурья твоя башка?

– Ты предал меня. Надеюсь, ты сам скоро сдохнешь.

Егерь хохотнул.

– Ты что, серьезно думал, что мы друзья, Сава?

Направив багор в лицо «грибу», егерь сказал:

– Тогда ты вообще полный кретин.

– Объяснись, – устало проговорил Сава.

– Да пожалуйста. Я никогда не стану доверять человеку, который держал у моей шеи нож, парень. Понял?

Не дождавшись ответной реакции Савы, он продолжил:

– Тогда, со своей сумасшедшей кошелкой вы чуть было не отрезали мне башку. Чтобы потом снять с нее кожу и сделать из нее чучело.

– Мы могли убить тебя. Но не сделали.

– Не сделали. Только потому, что у меня язык оказался подвешенным на нужных ниточках, – усмехнулся Дикий. – Вы пожалели меня. Как обосанную собачонку, попавшую под колеса тачки. И я этого не забыл.

– Злоба разъедает душу, – сказал Сава.

Дикий почесал нос.

– Да и хрен с ним, – подумав, ответил он. – Пусть разъедает. Видишь ли, старик, в чем дело. Игорек, которого, вероятно, ты грохнул… Ты ведь грохнул капитана?

Сава кивнул.

– Ну вот. Этот Игорек начал что-то подозревать. Уж слишком увлекся я в какой-то момент… В конечном счете все мы рано или поздно совершаем ошибки. Но дело в другом. Капитан предложил мне взаимовыгодный обмен. Я ему – кого-то из вас. А он мне – гробовое молчание в ответ на мои скромные увлечения.

Сава вздохнул:

– Он скоро будет в гробу. Если его зверье на куски не растащит.

– Ага. А ты, как я погляжу, оказался чуток круче, чем я о тебе думал.

– Тебе конец, Дикий, – сказал Сава. – Скоро найдут капитана. «Пробьют» его мобильник. Вы ведь наверняка созванивались, договариваясь насчет меня? Уж, наверное, ты с ним не открытками со стишками обменивался, как со мной…