– Это верно. В нафей жизни не имеет значения, что ф тобой проифходит, – проникновенным голосом продолжил Нос. – Важно лиф, как ты на это реагируеф. Вдумайфя в эту мыфль. Разве я не прав?

Сава перехватил мачете левой рукой и стал перебрасывать тесак из ладони в ладонь.

– Тебе бы лекции в университете читать, – сказал он с холодной улыбкой.

– Каждый должен делать то, для чего он предназначен, – изрек Нос. – Кто-то читает лекции в вузах и фколах, а кто-то отрезает головы, чтобы делать из них суфеные гирлянды. Вор ворует, фраер пафет. У каждого фвой путь. Как говорили древние, дорог много, путь один.

– Угу. И каков же твой путь? Есть людей? – прищурился Сава.

– Не фовфем. Мое предназначение в нафтоятий момент – удовлетворить твою жажду мефти. Я это вижу по твоим глазам. Я это вижу по твоим мыфлям, которые роем атакуют твой уфтавфый мозг, – мягко, почти ласково произнес Нос. – Угадал?

Сава сел перед ним, наклонившись так близко, что их лица разделяли несколько сантиметров.

– Ты совсем ничего не боишься, Нос? Совсем-совсем ничего? – с искренним изумлением спросил он. – Но ведь так не бывает. У любого человека, даже у такой мрази, как ты, есть слабые места. Рычаги воздействия. Ахиллесова пята, называй как хочешь.

– Ты хочеф фделать мне больно? – вдруг напрямик спросил Нос.

Сава был поражен.

«Сука. Он видит мой череп насквозь», – подумал он.

– Да, – признался он. – Я очень хочу убить тебя так, чтобы ты помнил о каждом сволочном поступке в своей жизни. Особенно о том, что ты сделал с моей женой.

Нос залился визгливым смехом, и Сава с досадой отметил, что психопат не притворяется и его смех звучит совершенно искренне.

– Тогда я открою тебе маленький фекрет, дружок, – отсмеявшись, произнес людоед. – Чтобы ты не тратил попуфту время. В этой жизни нет ничего такого, что бы могло меня рафтроить. А ко вфему прочему, у меня выфокий болевой порог. Можно фказать, я вообте практичефки ничего не чувфтвую. Понимаеф? Более того. Мне даже приятно, когда мне причиняют боль.

Сава молча смотрел на разглагольствующего зэка, который ухмылялся ему беззубо-распухшим ртом.

– Поэтому – давай, парень. Утоли жажду мефти, – шепотом проговорил Нос. – Отруби мне голову. А когда отрубиф, пни ее ногой пофильнее. Фтанцуй на ней. Помочись на нее. А я буду улыбатьфя тебе и подмигивать. Давай.

Видя, что Сава продолжает безмолвно взирать на него, Нос неожиданно взревел:

– Давай, труфливое фыкло!! Что, яйца флабые? Или вфя твоя фила была в твоем нофике? Кфтати… не такой уж он у тебя и вкуфный. А вот мяфо твоей девочки фамое оно. Пальчики оближеф, ммм…

Нос блаженно закатил глаза, и Сава встрепенулся, словно выходя из состояния ступора.

– Заткнись, ублюдок!

– Убей меня, – вкрадчиво произнес Нос. – Убей, дружок. А я буду приходить к тебе во фнах. К тебе и твоей аппетитной, но безмозглой курочке.

Дзинь!

Нос умолк, с удивлением глядя на мачете, выроненный из пальцев зэка.

– Я убью тебя, – спокойно сказал Сава. – Только не как Зажима с Ходжой. Я разделаюсь с тобой, как с ядовитым грибом. Ты ведь кто? Мухомор. Мухомор вонючий, верно?

Нос кивнул, продолжая улыбаться.

Размахнувшись, Сава ударил его ботинком в лицо. Хрустнул расплющенный нос, голова людоеда нелепо мотнулась.

– Флабо, – хихикнул он, моргая. Из ноздрей, как из открытого крана, хлынула кровь. – Флабо, дружочек.

– Когда я вижу мухомор или поганку, – сказал задумчиво Сава, – я обычно сшибаю его ногой.

– Ете раз! Бинго!! – подзадорил его Нос.

Вновь замах, удар. Глухой стук жесткой подошвы о плоть.

Нос хохотал, покачивая головой из стороны в сторону. Ботинок рассек ему бровь до кости.

После третьего удара Нос потерял сознание, и Сава, бормоча ругательства, долго искал пузырек с нашатырным спиртом, чтобы привести людоеда в чувство.

Когда Нос очнулся, экзекуция продолжилась.

Дыхание Савы было прерывистым и хриплым, повязка с его бока сползла вниз, открывая рану, ботинки его блестели от крови, но он не останавливался, нанося все новые и новые удары. Глаза Носа были залиты кровью, нос сорван, губы разлохмачены, зубов не осталось вовсе. Он постоянно отключался, и каждый раз Сава давал ему нюхать нашатырь и поливал холодной водой.

Нос приходил в себя и, тряся развороченными губами, хохотал, разевая красный рот, похожий на страшную незаживающую рану.

Сава начал плакать.

«Похоже, это чудовище будет жить вечно», – стучало в его висках.

Треснула челюсть, и Нос на некоторое время умолк. Сава перевел дух, вытирая пот со лба.

Ударил снова. И снова. Подошва от левого ботинка наполовину оторвалась, хлопая при каждом ударе. Пальцы ног ныли и горели обжигающей болью при очередном соприкосновении с головой Носа, но он и не думал прекращать казнь.

После очередной затрещины левый край челюсти Носа оторвался, и подковообразная кость сместилась куда-то вбок. Казалось, людоед окончательно обезумел, пытаясь укусить самого себя.

Наклонившись, Сава схватил кусок болтающейся кости и рванул его на себя. Затем еще раз. Нос хрипел, хлопая глазами, как испорченная кукла.

Выругавшись, Сава на карачках пополз к мачете. Нос, хлюпая розовыми пузырями, наблюдал за своим палачом.

Вернувшись, Сава вновь ухватился за болтающуюся челюсть и, держа ее скользкими от крови рукой, с помощью тесака отрубил ее. Теперь Нос, лишившись половины лица, напоминал кошмарного мутанта из фильма ужасов.

– Мало? – заорал Сава, отшвыривая прочь вырванный кусок кости. – Или тебе все еще весело?! Давай, посмеемся вместе!!!

Нос хрипел, хлюпая кровавыми пузырями, но он все еще был жив.

«Он смеется, – в священном ужасе подумал Сава. – Он смеется надо мной! Так кто из нас победил?!!»

Из глотки Савы вырвался стон, полный обреченного бессилия.

* * *

В это же самое мгновение Олеся тоже издала стон. Она пришла в себя и теперь со страхом смотрела на исковерканное тело сына. Бережно подняв оторвавшуюся ручку, она поцеловала ее, крепко прижав к груди.

Тельце Гены она аккуратно завернула обратно в сверток, пристроив висящую на клочке кожи ногу так, чтобы исключить ее окончательный отрыв. После этого, пошатываясь от слабости, она подошла к двери. Толкнула ее, но та не шелохнулась.

На бледном лице женщины появилось недоумение. Она толкнула снова. Вернулась к кровати и, уложив на старенькое покрывало трупик сына, снова направилась к выходу. На этот раз она ударила с силой, навалившись на дверь плечом, но та не поддалась и лишь скрипнула в ответ, как будто издевалась над ней.