Теперь мы квиты.

Счет: один – один.

И что теперь с нами будет?

Не почувствовав принятия, хватка стала слабеть. Но только он не спешил отстранятся. Только тяжело дышал в затылок, мучая неизвестностью.

– Почему?

Тихий шёпот ударил сильнее оглушительного крика.

Начни он крушить все вокруг, кричать, кидаться мебелью, мне быдло бы проще. Да, проще. Определенно. А так он просто спросил то, на что я не могу ответить. Его боль передалась и мне. И она не меньше той, которую я испытала, получая свой отказ. Слезы стали душить, и все же вырвались наружу. Не одна-две слезинки, а целый поток. Ну не могу, нельзя ему знать.

Он отстранился от меня, и стало так холодно и пусто, что захотелось рыдать еще сильнее, но меня бережно подняли и опустили в постель, накрыли одеялом и начали уходить.

– Вить, – голос был сломлен, хотела хотя бы немного намекнуть, но он отрицательно покачал головой.

– Не сейчас, Полин, не сейчас. Ты спи, а я…

И не договорив, ушел в ванну.

Пока шумела вода, я беззвучно плакала. Не знала, что отказывать не менее больно, чем получить отказ. Насколько сильно он обиделся, что меня ждет потом, когда он соберется с силами и мы поговорим? Просто так мне не выйти сухой из воды. Что-то сказать придется, вот только что, в голову не приходит. Вот уже и вода прекратила шуметь, открылась дверь. Я ждала, что он ляжет со мной, но он просто ушел. Хотелось броситься за ним, все рассказать, но не смогла. Слишком рано. К утру я что-то придумаю.

Он все сделал правильно. Если останемся на одной территории, то обязательно можем дров сейчас наломать. Его давление, мой протест – гремучий коктейль. Эх, Рыжуля, Рыжуля, сложные нас ждут времена. Пора нам объединяться, потому что не знаю, как ты, но я долго отказывать ему не смогу. А в ответ тишина. Эта мадам улеглась спать. Причем по ощущениям очень давно.

Я снова ушла в себя настолько сильно, что упустила момент прихода Виктора, который прижал к себе, но без той радости, что все дни «До».

Проснулась ожидаемо – одна. Впервые за последнее время не рада выходному. Я совершенно не готова к встрече с парой, а он дома. Судя по шуму, что-то делает на кухне. Завтрак в постель после всего? Нет. Судя по тому, что я чувствую мясо, и не ощущаю чая, то готовит он себе.

Встала с постели, как старая рухлядь. Марафон был для меня запредельным. Хоть мы и быстро регенерируемся, но общую усталость не задушить. Откат от произошедшего никто еще не отменял. Взглянула на часы – почти двенадцать. Судя по времени, я поспала достаточно, но ощущение, что во сне пребывала час, от силы два.

Включив душ, забралась в кабинку. Теплая, хорошо. Долго не могла понять, что меня смущает. Уже по второму разу напенила мочалку и прошлась по телу. Меня преследовал запах пихты, а моя мята усилилась. Неужели? Нет, не может быть. По ощущениям ничего нового не наблюдается. Может просто последствия не принятой метки? Ладно. Подожду пару дней, а потом уже пойму, что к чему. Да и он тоже заметит, если подозрения верны. Но рука сама потянулась к животику и погладила. Интересно, все же девочка, или мальчик?

Закончив водные процедуры, быстро высушила волосы и надев домашнее платье крупной вязки, спустилась вниз. Если быть предельно откровенной – мне страшно. Застыла в дверях на ароматную территорию. Как зайти, что сказать?

– Чего остановилась? Заходи, скоро будет готово, – обманчиво спокойно говорит, а у меня от его низкого голоса все внутри предательски сжимается.

Хочется и ринуться к нему в объятия, поцеловать. И в то же время стыдно, страшно, хоть убегай куда глаза глядят, чтобы не видеть обиды. Почему меня так беспокоит вчерашнее? Ведь если по сути не только я посмела отказать. А всех наших действий есть последствия. Так почему мне так жутко стыдно? Почем чувствую себя предательницей, которой нет прощения? Если сопоставить ситуации, мы оказались заложниками одной. Просто немного разные цели. Нет, я не страус, чтобы прятать голову в песок. Надо бороться за свое, как бы трудно не было.

– Доброе утро, – поздоровавшись, начала заходить вглубь комнаты, и вроде даже сбила градус напряжения, повисший в воздухе.

– Доброе, – выкладывая стейки по тарелкам, отвечает и поворачивается ко мне, ставя одну порцию.

Такое блюдо удивило. Подняла голову на мужчину и удивленно вскинула бровь. Но видимо посыл никто не оценил.

– Я не ем по утрам такое, ты же знаешь, – пыталась объяснить свой отказ, на что получила лишь странное снисходительное поведение пары. Он внимательно посмотрел на меня, явно в желании донести какую-то информацию, но не получив должного отклика, решил сказать. Да, не едины мы, иначе бы не пришлось действовать так сложно.

– То есть это пока без изменений? – выгнув бровь, убивает вопросом. Неужели он тоже чувствует ребенка? У самцов этот детектор всегда срабатывает раньше.

– Да, без изменений. Что-то не так? – Луна, прошу, пусть он скажет первым. Я очень боюсь обмануться. Ведь маленькая жизнь могла бы стать отличным толчком для принятия меня полностью, вместе с мохнатой.

– Я думал малышка на тебя повлияет, но видимо еще слишком рано, – устало качнув головой, он начал отворачиваться, чтобы приготовить мне стандартный завтрак.

Но я не хочу так. Нам надо поговорить. Выяснить в конце концов все раз и навсегда, чтобы двигаться дальше. Иначе так и будем топтаться на одном месте, но вот в мыслях все всегда легко, а на деле… На деле вырываются другие слова, и поступки диктованы сердцем, а не разумом.

– Малышка? – Луна, спасибо тебе за нее. Видимо хоть в чем-то, но мы смотрим на вещи одинаково.

Мой вопрос заставил его обернуться и вернуться за стол. Пусть будет мясо. Я на все сейчас согласна, лишь бы мы не отворачивались друг от друга ни в прямом, ни в переносном смысле. В каждом из нас говорит боль и обида, страх неприятия в будущем. Надо с этим бороться. Я должна дать ему понять, что все это временная трудность, которую просто надо переждать. Еще бы в идеале дать понять, что нам хочется, чтобы этот несносный человек перестал нас разделять нас.

– А ты не чувствуешь ее? Маленькая принцесса, пихта и мята, – и шумно принюхался, и я повторила за ним. Да, вкусный аромат, но слишком слабый. – Красивый запах. Слабенький пока, но уже есть.

Улыбка прошлась по его лицу, делая более мягким и добрым. Если учесть, что ему нет трехсот лет, то суровая складка рановато-то проявилась на лбу, а взгляд стал тяжелым. Ладно Верховный, Александр. Этим волкам уже больше пятисот лет. Или на нем, так же, как и на Азизе сказалось расставание? Пытаюсь вспомнить, была ли она у него в прошлую встречу – и не могу. Только глаза, эти родные глаза остались в памяти.

– Я думала, мне показалось. Ты не рад? – он дернулся от моих слов. – Я о ней, – и положила ладони на живот, боясь услышать, что он не хочет ее.