— Я не пила! — повторила мать упрямо, не дождавшись моего ответа.

Как я могла позволить себе надеяться хотя бы на миг, что мой побег может наконец-то убедить ее, что пришло время завязать? И тем не менее боль, которая теперь сгущалась где-то в груди и в горле, доказывала, что я дала этой надежде прорасти во мне, сама того не подозревая.

— Почему бы тебе просто не признать это? — спросила я. — Ты знаешь, что я знаю, так почему ты не можешь просто сказать, что ты пьяна?

Не спрашивайте почему, но отчего-то я была убеждена, что мне станет лучше, если она признает правду и прекратит вести себя так, словно я настолько глупа, что ничего не замечу.

— Мы не будем обсуждать это, Дана. Я с ума сходила, когда ты сбежала; я пролетела через полмира, чтобы найти тебя, — и это вот благодарность?

И тут, естественно, она расплакалась.

Когда я была младше, я сразу начинала чувствовать себя виноватой, стоило ей заплакать. Теперь меня это только еще больше злило. Я ничего не сказала, я просто сидела, сжав зубы и закрыв глаза, и ждала, когда ей надоест, и она поймет, что ее слезы меня не трогают.

Наконец она перестала всхлипывать, и я услышала, как она громко высморкалась. И еще я услышала, как плеснулось что-то, переливаясь из бутылки в стакан.

— Дорогая, ты в порядке? — спросила мама так, как будто этой фразе не предшествовал никакой разговор.

Я попробовала подыграть ей, но это было трудно: слова застревали в горле, дышать было больно.

— Да, у меня все хорошо. Отец заботится обо мне.

— Разумеется. Он вовсе не плохой человек. Я не от него хотела оградить и защитить тебя. Я хотела уберечь тебя… от этого места.

— Мне нравится Авалон, — сказала я просто из духа противоречия.

Мама не сразу нашлась что сказать. Алкоголь и остроумный диалог не очень-то сочетаются.

— Тот охранник сказал, что на твою жизнь покушались, — вспомнила она, наконец, и — о нет! — снова разрыдалась. — Девочка моя бедненькая… — снова всхлипывания. — Я же пыталась предостеречь тебя, я предупреждала… Надо вытащить тебя оттуда и вернуться домой.

Потрясающе, я всего несколько минут поговорила с ней по телефону, а слово «дом» уже стало для меня просто набором звуков. Я не хотела ехать домой с мамой; я не хотела оставаться в Авалоне с папой. Мне бы третий вариант! (Кроме как быть убитой одной из Королев.)

Я решила переждать, пока мама не выплачется еще раз. Но тут поняла, что если послушаю эту истерику еще хоть минуту, меня взорвет.

— Я не могу думать об этом прямо сейчас, — сказала я самым ровным голосом, на который была способна. — Позвони, когда протрезвеешь, и мы поговорим.

Мама набирала воздух для очередного взрыва рыданий, когда я повесила трубку.

Она пыталась несколько раз перезвонить, но я не снимала трубку. После первого раза Финн поднялся ко мне и спросил, не ответить ли ему самому на звонок. В его взгляде было столько сочувствия, что я поежилась. А что, если отец сказал ему, что моя мать пьет? Или — что еще хуже — Финн подслушивал наш телефонный разговор? Он — отличный парень и все такое, но я не удивилась бы, узнай я, что отец поручил ему не только охранять меня.

— Просто не обращай внимания, ладно? — попросила я.

Финн открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом передумал.

— Ладно, — сказал он и вышел, оставив меня наедине со своим горем.

* * *

Всю оставшуюся часть дня я пряталась в комнате, пытаясь воскресить в себе чувство благодарности и нежности к маме. Честно говоря, получалось плохо.

Сразу после пяти я услышала, как дверь гаража тихо скрипнула, и поняла, что отец вернулся домой. Какая бы драма теперь ни развернулась, меня нисколько не вдохновляло участвовать в ней.

Я уже поняла, что весь оставшийся день мать проведет, глуша истерику алкоголем, пока не впадет в ступор. А значит, до завтра я ее не увижу. Но стоило мне высунуть голову из своей комнаты, как я услышала голоса внизу. Они о чем-то спорили. Один голос принадлежал моей матери. Вот блин. Мне так хотелось спрятаться в комнате и не вылезать, но было бы малодушием позволить им обсуждать мое будущее наедине.

Я потихоньку спустилась вниз, надеясь подслушать, о чем они там говорят, чтобы подготовиться к тому, что меня ждет, прежде чем открыто войти в гостиную. Я замерла у подножия лестницы, но родители тут же замолчали. Мне ничего не оставалось, как войти в комнату.

Я толкнула дверь и увидела картину, которую не думала когда-нибудь увидеть: мать и отец в одной комнате.

Мама сидела на диване и держала в руках бокал с янтарной жидкостью. Отец стоял лицом к окну, заведя руки за спину. Он не обернулся, даже когда мама, выкрикнув мое имя, вскочила на ноги. Жидкость в ее бокале плеснула через край. Думаю, она хотела броситься ко мне и обнять, как истинная мать, но выражение моего лица остановило ее.

— Зачем ты налил ей? — крикнула я в спину отца. Я была в такой ярости, что мне казалось, я сейчас взорвусь.

Отец обернулся и посмотрел на меня. Наткнувшись на его взгляд, я тут же замолчала. Дело было не в магии, а просто в человеческом неодобрении. Объективно говоря, он выглядел настолько моложе матери, что сгодился бы ей в сыновья — она не очень красиво старела, — но выражение его глаз напомнило мне, что он — мой родитель.

— Это ты — моя дочь, Дана, — сказал отец ледяным голосом, — ты, а не твоя мать. Она вправе сама принимать решения.

— Дана, милая, — вступила мама прежде, чем я успела ответить, — давайте не будем ссориться. Нам многое надо обсудить.

Алкоголь по-прежнему звучал в ее голосе, но по крайней мере она не валялась пьяная в отеле. А когда она теперь пыталась убедить нас не ссориться, ее голос казался почти трезвым. Для меня это был худший вариант: мама уже достаточно выпила, чтобы «поплыть», но недостаточно, чтобы можно было обвести ее вокруг пальца.

Я проглотила горечь, стараясь собраться с силами. Я встала, скрестив руки на груди, хоть и знала, что это защитная поза.

— Хорошо, — сказала я и плотно сжала губы.

Отец по-прежнему смотрел на меня, сверля взглядом.

— Если ты хочешь принять участие в разговоре, тебе придется отнестись с должным уважением и ко мне, и к своей матери. Это ясно?

Я удивленно моргнула. Я не вполне понимала, с чего это он так взъелся на меня, но он явно злился. Я не могла заставить себя выдавить ни слова, так что я просто кивнула.

— Ладно, — сказал он, коротко кивнув головой. — Теперь сядь, и давайте постараемся вести себя как цивилизованные взрослые люди.

Мама заморгала, и тут я поняла: отец злится не на меня. Мама снова уселась на диван и сделала большой глоток из бокала. Я села на другой конец дивана, не глядя на нее. Отец, разумеется, остался стоять. Видимо, так он чувствовал, что он здесь главный.