В 1870-х Томас Никерсон вернулся в Нантакет и переехал в дом своих родителей на Норт-Уотер-стрит, недалеко от северного кладбища, где они были похоронены. На Нантакет часто приезжали отдыхающие, и Никерсон скоро прославился как хозяин одного из лучших пансионов острова. Одним из его гостей стал писатель Леон Льюис. Наслушавшись историй об «Эссексе», он предложил Никерсону совместно поработать над книгой.

Никерсон говорил о случившемся и с Чарльзом Рэмсделлом, и с Сэтом Уиксом, он знал, что происходило в лодке Полларда и как жилось трем матросам на острове Хендерсон. В результате в отчете Никерсона есть то, чего нет в «Рассказе» Чейза. В нем также есть важные детали о походе «Эссекса». Но Никерсон, как и Чейз до него, не смог удержаться от того, чтобы не исказить события. Не желая признаваться в людоедстве, он пишет, что они не ели тело Исаака Коула. Он настаивает, что до спасения им позволили продержаться галеты Коула и Петерсона. Никерсон умолчал и о том, что к концу путешествия он совсем отчаялся и хотел умереть.

В апреле 1879 года умер последний товарищ Никерсона, Бенджамин Лоуренс. Всю свою жизнь Лоуренс хранил бечеву, сплетенную в вельботе. Скоро она попала к Александру Старбаку, новому летописцу Нантакета, сменившему Овида Мейси. В 1914 году Старбак передал ее нантакетскому музею. Четырежды свернутая в крошечную катушку, она была помещена под стекло рядом с надписью «они провели в лодках 93 дня».

Восемнадцатью годами ранее Нантакетская историческая ассоциация получила другой экспонат, связанный с «Эссексом». Вскоре после крушения 1820 года был найден небольшой сундучок, плавающий по волнам. Обитый кожей и скрепленный медными гвоздями, возможно, это был сундучок капитана Полларда. Его поднял экипаж проходившего мимо судна и продал Джону Тэберу, китобою, направлявшемуся на Род-Айленд. В 1896-м дочь Тэбера, которая успела переехать в Гарретсвилл, Огайо, решила, что сундучок этот по праву принадлежит Нантакету, и передала его в музей.

Это было все, что осталось от «Эссекса», – старый сундук да истрепанная веревка.

Рано утром тридцатого декабря 1997 года Эдди Рей, координатор нантакетской Команды по защите морских млекопитающих, получила телефонный звонок. Кит выбросился на берег в восточной оконечности острова в Сисконсете, недалеко от низкой песчаной равнины, известной как Кодфиш-парк. Кит был еще жив, из дыхательного отверстия вырывались брызги воды. Рей села в машину и скоро уже ехала вниз по Милестоун-Роуд, прямой асфальтированной дороге протяженностью в семь миль, соединяющей город с восточной оконечностью острова. Было очень холодно, дул сильный ветер, машину едва не сметало с дороги.

Рей знала, что в Кодфиш-парке будет еще хуже. За последние десять лет холодные зимние шторма уничтожили там почти пятьдесят ярдов земли, она ушла под воду. Волны, такие сильные, что могли бы достичь берегов Португалии, лежащей в трех тысячах миль восточнее, обрушивались на пляж, и всего за шесть лет морем были смыты шестнадцать зданий. Но в этот раз волны не унесли, а принесли кое-что с собой.

Рей скоро увидела кита. Огромную черную тушу у северной оконечности парка. Это был кашалот, кит, редкий в этих водах. Он лежал на мелководье ярдах в ста пятидесяти от пляжа. Голова его смотрела на берег. О тело бились волны. Кашалот с каждой волной бил хвостом. Высокая вода мешала киту дышать.

Позже было установлено, что задолго до того, как кита выбросило на берег, он сломал несколько ребер в стычке с судном или с другим китом. Больной, слабый и дезориентированный, этот сорокашестифутовый взрослый самец – размером в половину того кита, который потопил «Эссекс», – не мог бороться с волнами. Рей с грустью смотрела на это. Она могла бы помочь дельфину или тюленю, но ни она, ни ее команда ничего не могли сделать для этого гигантского создания.

Город быстро узнал, что на берег Кодфиш-парка был выброшен кашалот. К полудню, несмотря на холодную погоду, собралась толпа. Многие были расстроены тем, что кит оставался без помощи. У рта и глаз животного были видны раны, и вода вокруг была черной от крови. Рей и ее команда объясняли, что огромные размеры кита и сильное волнение не позволяли ничего сделать.

К полудню из Бостона прилетели сотрудники Аквариума Новой Англии, отслеживавшие передвижения китов на две с половиной тысячи миль от побережья. С приливом кит ушел с отмели, но волны несли его обратно. Каждый раз, оказавшись на свободе, кит устремлялся на юг, и толпа следовала за ним, подбадривая криками. Перед закатом кит, наконец, справился с волнами и вышел в открытое море. Рей и несколько человек из Аквариума сели в машину и помчались к «Голове Тома Невера», отвесной скале на юге, куда направился кит. Они всматривались в море, но кита не было видно.

На следующее утро, тридцать первого декабря, кита нашли на Лоу-Бич, пляже между Кодфиш-парком и «Головой Тома Невера». Ветер стих настолько, что команда Рей и сотрудники Аквариума смогли подойти к киту, который был еще жив. К полудню он умер.

Нантакетский музей китового промысла, расположившийся в здании бывшей фабрики спермацетовых свечей, к тому моменту уже содержал самую большую коллекцию инструментов китового промысла. Там был даже скелет кита-полосатика, выброшенного на берег в 1960-х. Со скелетом кашалота – кита, благодаря которому остров стал всемирно известен, – коллекция музея была бы полной. Что еще важнее, скелет кашалота позволил бы нантакетцам оценить его силу и изящество, воздав должное существу, охоте на которое их предки посвящали жизнь.

Второго января команда ученых, большинство из которых были сотрудниками Аквариума, приступили к вскрытию тела. Они измеряли и фотографировали останки, собирали образцы крови и тканей, чтобы определить, от чего умер кит. Кит разлагался намного быстрее, чем обычно, а значит, он был болен.

Используя скальпели, щипцы и ножи, команда взяла образцы легких, всех трех желудков, сердца размером с шар для боулинга, печени, селезенки и спрятанных глубоко в голове ушей. Пока одна группа работала со средней частью кита, один из сотрудников Аквариума взобрался ему на спину. Специальным инструментом на длинной ручке он сделал разрез на стенке кишечника, вскрыв вздувшийся кровавый пузырь. Хлынувшая кровь смыла ученого на пол и окатила всех, кто стоял рядом. Еще несколько минут кровь толчками выплескивалась из разреза. Хотя кит был мертв уже несколько дней, а температура вокруг была ниже ноля, из тела, защищенного толстым слоем ворвани, валил пар.

Вскрытие было закончено к трем часам дня. Теперь нужно было убрать сорок тонн разлагающейся ворвани, мяса, кишок. С этого момента в дело включились Джереми Слэвиц и Рик Морком, два сотрудника нантакетского исторического общества, заведующие огромным музеем острова. Морком одолжил несколько инструментов из огромной коллекции музея, и вскоре ножи и фленшерные лопаты, потемневшие от времени и долгого безделья, вновь заблестели.

Теперь у них был нужный инструмент, но это оказался каторжный труд. Хотя бы отчасти они поняли, каких усилий требовала китовая охота в девятнадцатом веке. Ворвань не только с трудом поддавалась даже остро заточенным инструментом. Она была очень тяжелой. Одна плита в четыре квадратных фута и толщиной в восемь дюймов весила целых четыреста фунтов. По словам Морка и Слэвица, запах был невыносимым. Их глаза постоянно слезились. Работая, они завязывали рот. Каждую ночь они оставляли одежду на улице, а когда, наконец, все было кончено, просто выбросили ее. Даже хорошенько вымывшись, они все еще чувствовали запах гниющей плоти. Жена Моркома, зная, что муж работал весь день, приготовила ему стейк, но запах жареного мяса вызывал у Моркома рвотные позывы.