– Ты можешь говорить со мной, – сказал он по-гиспартски с акцентом, но довольно уверенно.

Затем посмотрел ей за спину и отозвал кавалерию, дав приказ на их языке, после чего, понизив голос, обратился уже к стражам шатра. Блажка была рада увидеть, как они опускают свои огромные изогнутые мечи.

– Заходи.

Спешившись, Блажка стреножила Лодыриного свина и направилась в шатер.

Внутри стояла приятная прохлада. В висячих медных сосудах жглись благовония и масляные лампы, щипля Блажке горло и глаза. Орел приветственно расправил крылья со своего насеста возле центра пространства, где вокруг низкого стола из темного лакированного дереве висел плотный ряд ковров. Главный тирканианец сидел в гнезде из подушек, и ему прислуживала женщина в развевающихся голубых, белых и золотистых одеждах.

Он указал на подушки, лежавшие напротив стола.

– Прошу, садись.

Блажка подчинилась, и женщина предложила ей небольшую чашу с дымящимся напитком. Ее обведенные черным карандашом глаза не встречались с Блажкой взглядом, но ее движения были спокойными и уверенными. Мужчине вручили точно такую же чашу, и он, прежде чем отпить из нее, что-то произнес. Блажка держала чашу в руке, но не пила. Мужчина, заметив это, сверкнул глазами, но ничего не сказал. Он наблюдал за ней с минуту, после чего спокойно поставил питье на стол. Затем, наклонившись вперед, потянулся рукой к Блажкиной чаше. Она отдала ее, и он сделал маленький глоток, а потом предложил ей взять чашу обратно.

– Я Тариф Абу Нусар. И я не травлю своих гостей.

Блажка не брала протянутую чашу.

– А врагов?

Мужчина тоже не опускал руки.

– Разве мы уже враги?

– Если ты приютил в этом лагере Штукаря, то мы были врагами еще до того, как ты сегодня проснулся.

Тариф поставил чашку на стол и снова откинулся на спинку кресла. Его лицо ничего не выражало.

– Прошу прощения. Я знаю твой язык, но некоторые выражения звучат странно. Приютил Штукаря?

– Не изображай непонятливого иностранца, хиляк. Я про Ухада Уль-Бадира Тарука Ультани.

– Мне незнакомо это имя.

– Как бы эта жопа себя ни называла, хватит уже мериться умом, приведи уже его сюда, нахрен!

Тариф с минуту изучал ее. Затем медленно кивнул.

– Его здесь нет.

Искренность в словах этого человека была вне сомнения.

– Но ты его знаешь. – Блажка напряглась.

– Да. Мне никогда не называли его имени, но именно этот полуорк вдохновил меня привести сюда моих людей.

– Черт. Я так и знала, нахрен.

– Мне больно слышать, что он твой враг. Он был большим другом моего народа. Я перед ним в долгу.

– Не сомневаюсь, что был другом. – Блажка не могла сдержать смех. – Ну конечно, в долгу.

– Прошу, – произнес Тариф, снова поднимая чашу. – Отведай чаю и назови мне свое имя.

– Ублажка. Вождь Реальных ублюдков. – К чаю она не притронулась.

– Эти Реальные ублюдки, одно из копытец Уль-вундуласа, о которых столько говорят?

– Копыт, – поправила Блажка, – да. Ты хочешь втюхать мне, что чародей никогда о нас не упоминал.

– Я ничего не хочу втюхать. Однако я могу сказать тебе правду. Наша встреча была короткой, и он ничего не рассказал мне ни о тебе, ни о твоих Реальных ублюдках. А почему должен был рассказать?

Блажка не понимала, насмехается он над ней или нет. Его лицо было все равно что вырезано из дерева.

– Потому что мы когда-то были в самом центре его замысла. Но теперь мы знаем его лицо, знаем все щели, из которых течет его ложь. Думаю, не случится ничего удивительного, если теперь он нападет на нас посредством своих тирканианских приспешников.

– Мы не тирканианцы, – заявил ей Тариф.

– Но до хрена на них похожи, тюрбан.

Ей почти удалось заставить его наморщить лоб.

– Скажи мне, сколькими ездоками ты командуешь как вождь Дребезгов?

– Ублюдков, имеешь в виду?

Тариф вскинул брови.

– Неужели? Полукровка на свине с грубыми чернильными узорами на коже. Так я представлял себе копыта полуорков, а единственное копыто, о котором я слышал, это Дребезги. И ты… до хрена… на них похожа.

– Ну и прекрасно, – сказала Блажка, довольно улыбнувшись, когда поняла, к чему он вел. – Если ты не тирканианец, то кто?

Тариф встал и принял поднос от служанки.

– Мы зарацены.

– Мне это ни хрена не говорит, хиляк.

Тариф подошел к орлу на насесте и, собрав кусочки чего-то с подноса, принялся кормить птицу с руки.

– Мы жили на земле горных народов, – пояснил он, – задолго до того, как возникла Тиркания. И как все земли в мире тех давних времен, мы обнаружили, что стоим на пути захватнического Империума. Мои предки выступили против их легионов и с храбростью пали. Но Империум никогда не был расточителен. Признав боевой дух народа зарацен, Империум использовал их, чтобы захватить другие земли. Много поколений спустя Империум перестал существовать, но мой народ остался. Время и война превратили зарацен в грозных всадников. Вот почему чародей сказал, что нам следует подать прошение Гиспарте, чтобы поселиться здесь, потому что на деле Уль-вундуласом, сказал он мне, правит копыто. И только теперь я начинаю понимать, что это значило.

Блажке не нравилось, что мужчина стоит, а она нет, поэтому она поднялась на ноги.

– На самом деле Штукарь сам хочет здесь править. Ему нравится использовать копыта, чтобы это устроить. Знай это. А зачем вам было приходить? В горах вам уж точно было бы лучше.

Тариф отвернулся от орла.

– Уль-вундулас не единственный суровый край в мире. Мы пришли со скал, выступающих над пустыней. И до сих пор могли бы жить там, если бы наш дом не забрала Тиркания.

Тогда Блажку осенило.

– Вы кочевники.

– Больше нет, – заявил Тариф, передавая поднос служанке. – После того, как чародей рассказал нам об этом пустом участке, мы сбежали от тех, кто хотел нами править, сели на корабль в Аль-Унане, пересекли Затопленное море, чтобы прибыть в Валентию на восточном берегу Гиспарты, где мы встретились и нас приняли посланцы твоей королев…

– У меня нет королевы, нахрен.

Тариф смутился.

– Да, разумеется. Прошу прощения. Пожалуй, достаточно было сказать, что это было долгое путешествие и оно не обошлось без потерь. Но мы наконец здесь, в нашем новом доме, и благодарны за это.

– Подождите годик, – сказала ему Блажка. – После первого налета тяжака, первой Предательской, если выживете, вы, может, захотите обратно в свою пустыню.