– Ага. Так я и сказал.

– Я здесь, чтобы тебя удивить.

– В этом ты не преуспел.

– Ничего, и так сойдёт, – ответил Фосс. – Просто надеюсь, что ты меня услышал.

– Пока что я услышал от тебя только поток неблагодарного вздора.

– Что бы это должно значить?

– Ну смотри, я согласен, что существует такая штука как эволюция. Всё меняется, мы – новое поколение, но – что ты имеешь против старой гвардии?

– Да в общем-то ничего. Они дирижируют всем оркестром. Но не полковник, верно? Полковник – сам себе оркестр.

– Да ты его вообще знаешь? Кроме его курса, который ты проходил?

– Я его знаю. Я на него работал.

– Правда?

– Всё прошлое лето и осень. Старина Эф-Икс! Он ведь меня похитил. Усадил за исследование.

– О чём исследование?

– Обо всём и ни о чём. Называл меня своим писарем. Думаю, его задумка состояла в том, что раз уж ему пришлось стать узником Лэнгли, так лучше завести своего собственного узника, понимаешь? Но я в долгу перед стариком. Поднялся с тех пор на два звания.

– Ничего себе.

– Это с июня.

– Быстро ты.

– Как молния!

– Это он за тебя похлопотал?

– Нет, Шкип. Повысили меня не по воле полковника. Но после того как я с ним поработал, ребята проявили ко мне интерес.

– Хорошо. Это здорово.

– Нет-нет-нет. Ты всё ещё меня недопонял.

– Ну так в чём же дело? Расскажи.

– Ребята проявили интерес ко мне, потому что ещё до этого они проявили интерес к полковнику.

Сейчас надо было сохранить хладнокровие и ничем себя не выдать.

– …интерес?

– Вот, теперь до тебя начинает доходить!

– В смысле, когда ты говоришь, что он был «узником» Лэнгли…

– Ну наконец-то дошло!

Следом требовалось спросить, не заимел ли полковник каких-то серьёзных проблем, не попал ли в некое сложное положение, фатальное для карьеры. Но за этим последовал бы другой вопрос: до сих пор ли у полковника проблемы, а потом: а у кого ещё проблемы? Вот у меня, к примеру, есть проблемы?

По этой причине Шкип проглотил все вопросы. Теперь ими фонтанировал Фосс:

– Что случилось на Минданао четырнадцать месяцев назад?

– По-моему, ты должен был видеть донесение.

– Читал я твоё донесение. Я же его и расшифровывал. Сидел прямо рядом с телетайпом, когда оно пришло под грифом «только лично».

– Хорошо, если там стоял гриф «только лично», почему ты его расшифровывал?

– «Только лично» – это неофициальная степень секретности, ты же в курсе, я уверен. Это из «Джеймса Бонда».

– Ну а всё-таки – из уважения?

– Уважения к кому?

– Уважения ко мне, ну и к адресату.

– Мы просматриваем всё, что адресовано полковнику. Или посылается полковником.

– Тогда ты знаешь, как там было дело.

– Ага. Полковник его провалил.

– В моём донесении этого нет, Рик. Перечитай.

– Можешь мне рассказать, зачем он тратит драгоценное время и ресурсы, пытаясь разыскать материалы какой-то там кинохроники об игре в мяч?

– Нет, не могу. В бейсбол?

– В футбол. О некоем футбольном матче. Он пытался подрядить целый транстихоокеанский авиарейс для перевоза каких-то катушек с плёнкой. Он что, возомнил себя президентом?

– У полковника есть причина для всего, что бы он ни делал. – У Шкипа вскипала кровь. Он был готов треснуть Фосса бутылкой. – Что ещё за футбольный матч?

– «Нотр-Дам» против команды Мичиганского университета. Играли в прошлом месяце.

– Без понятия.

– Полковник собирает больше разведданных по матчу «Нотр-Дам» – «Мичиган», чем по противнику, – Фосс взглянул на часы и дал знак рядовому ВВС.

– Везёшь ему его футбольную плёнку?

– Шкип. Шкип. Никто не даст ему никакой футбольной плёнки. – Он встал и протянул руку. Шкип пожал её – крепко, насколько смог. – Смотри там, – сказал Фосс, и пока он подбирал слова, его взгляд излучал человеческое сочувствие. – Увидимся на войне.

Его джип уезжал. Он отвернулся.

Сэндс выпил ещё две бутылки пива, и, когда землю окутало тьмой, покинул увеселительный парк и поел в кафе рыбы с рисом. Через дверной проём на улице можно было понаблюдать за небольшим зрелищем: там стоял пьяный парень с обожжённой и перевязанной рукой на бандаже, что не мешало ему поджигать петарды и кидать их под ноги прохожим, которые с визгом отскакивали в сторону. К девяти вечера весь городок гремел праздничными взрывами. День независимости в Сан-Маркосе его впечатлил, но этот проходил разнузданнее и решительно опаснее, воздух полнился настоящей ружейной стрельбой и мощными громовыми раскатами, словно на ночной город обрушился вражеский авианалёт. Шкип подумал, что в Южном Вьетнаме, наверно, более умиротворённая обстановка. Забрёл в район красных фонарей (Анхелес мало чем ещё мог похвастаться) – пока проходил мимо гнилых лачуг, сотрясаемых звуками рок-н-ролла, жарких и пропитанных разложением, словно вампирские усыпальницы, его преследовали слякоть, гнусная вонь, жадные, бесстыдные взгляды полоротых женщин. Необъяснимая, распутная загадочность азиатской ночи. Юго-Восточную Азию любил он так же пылко, как Америку, но втайне, с этаким мрачным сладострастием; тогда же Сэндс признался себе без всяких обиняков: его не волнует, вернётся ли он когда-нибудь домой.

* * *

Начиная с третьего дня после Рождества Джеймс прекратил звонить друзьям, перестал отвечать на звонки Стиви. Проводил время, смотря по телевизору мультики вместе со своим десятилетним братом Беррисом и насколько возможно разделяя с ним незамутнённость беззаботного детства.

В новогодний вечер он пошёл на тусовку. Была там и Стиви. Она обиделась и не общалась с Джеймсом. Сидела на заднем дворе с Донной и другими подругами, дублёршами из группы поддержки и будущими кандидатками в королевы выпускного бала, столпившимися под тучей общего негодования. Хорошо. Девушкой, которую он всегда желал на самом деле, была Энн Вандергресс – она перешла учиться в старшую школу Пало-Верде в том же году, что и Джеймс, и стояла теперь в дверях на кухню, блистала красотой и болтала с парой парней, которых он видел впервые в жизни.

Джеймс пил ром. Никогда прежде не пробовал этот напиток.

– У нас он называется «два-ноль-три», – сказал кто-то.

Если Джеймс собирался на войну, где его вынесут из миномёта или убьют как-нибудь по-другому, то сейчас жалел, что когда-то замутил со Стиви Дейл.

– Что ж, чёрт его дери. Этот ваш «три-ноль-два» идёт легче, чем пивас, – согласился он.

Говорила с ним Энн Вандергресс. Она была медовая блондинка, всегда носила миловидный макияж, и сам Джеймс ни за что к ней не подошёл бы, потому что ему она казалась слишком юной, чистой и возвышенной, – впрочем, за последний полный год в школе он слышал, будто она встречается со старшеклассником-футболистом, Дэном Кордроем, потом – с другим, приятелем Кордроя Уиллом