А скоро я буду отмечать другой, ваш Тет.

– У вас довольно хорошее произношение.

– Спасибо.

– Вы много раз были во Вьетнаме?

– Нет. Никогда.

– Удивительно, – сказал Хао.

– Я прошёл интенсивный курс, – объяснил мистер Шкип, произнеся «интенсивный курс» по-английски.

– Так вот это они и есть, а? Все семьсот фунтов? – потянулся мистер Джимми назад и потрогал ящик. – Ключи от тридевятого королевства?

Хао внезапно убедился: Джимми Шторм, несмотря на то, что видел Шкипа Сэндса в первый раз, уже погряз в глубокой ненависти к гостю. Шкип же, в свою очередь, не вполне доверял Шторму и слегка помедлил, прежде чем ответить:

– Скорее двести фунтов.

Стоял закат, и подбрюшья облаков полыхали красным. Автомобиль въехал в Сайгон и миновал ряд домов, где в сумраке прыгали через скакалку дети, и до машины доносились обрывки магических песнопений играющих. Потом показались улицы, облюбованные американскими военными, проспекты убогих лавчонок, пролетели мимо двери, разинутые настежь, будто рты, и из каждого рта неслась какая-то собственная музыка, собственный голос, собственная вонь, потом машина миновала реку, направилась муниципалитету, официально называемому провинцией Зядинь, и вниз по улице Тиланг к особняку отдела психологических операций ЦРУ, в котором уже давно никто не жил – только Джимми Шторм в своей захламлённой спальне с пыхтящим кондиционером совсем рядом с гостиной, где стояли ротанговые столики, диван с капковыми подушками, почти пустой книжный шкаф, бамбуковая стойка без табуреток и картина в рамке на одной из бледно-жёлтых стен, изображающая лошадей в конюшне.

Чёрный «шевроле» остановился у особняка. Хао помог американцам с разгрузкой – принял и баул мистера Шкипа, и его тростниковую корзину, и все три ящика, – попрощался и пошёл домой по разбитому тротуару вдоль сточной канавы, освещая путь фонариком.

Они жили на втором этаже дома, где располагался закрывшийся магазин, которым владела его семья – он, его жена Ким и временно заезжающие родственники. Магазин достался им от предков Хао; родственники принадлежали Ким. Когда Хао вошёл через проулок в дом, уже где-то час было темно, но он услышал, как сандалии жены шаркают по бетону заднего дворика – она хлопотала среди плодовых растений, которые выращивала в больших горшках. Хао включил потолочную флюоресцентную лампу в гостиной, чтобы известить жену о своём приходе.

Хотелось с кем-то поговорить. Казалось, просьба встретить члена семьи полковника по его прибытии скрепила их союз, а он теперь миновал в своей жизни важную веху – но ведь и в жизни жены тоже. Право вынести их положению общую оценку оставалось за ней.

Он сел на стул перед красным пластиковым электровентилятором. Довольно скоро вошла Ким – женщина средних лет, косолапая, деревянный каркас, обмазанный жиром, жилистые руки, кривые ноги и выпирающее пузо. Лицо её сделалось чем-то похоже на морды каменных лягушек, которых ставят в садах, и ещё чем-то – на лик Будды: щекастое, пучеглазое. Она села, перевела дух и сказала:

– У меня сегодня всё отлично.

– Вот так чудо, – съязвил он, ибо знал, что она любит выражаться подобным образом.

– Я приняла лекарство от астмы, о котором рассказывала.

– Ой, – встревожился он, – это же безумство.

– Но ведь сработало же. Чувствую себя отлично.

– Давай запишем тебя на приём к американскому доктору. Уверен, господин полковник сможет такое устроить.

– Оставь меня в покое, – сказала она, как всегда, – в мою могилу никто вместо меня не ляжет.

Ким хорошо управлялась с домашними делами и была Хао доброй подругой. Он ею дорожил и желал ей долгих лет жизни. Но её здоровье было неважным.

Они сидели вместе, пока жужжал красный вентилятор, а под ним гудела столешница. Ким закрыла глаза и задышала носом, согласно совету очередного врача.

Болезнь действительно длилась уже очень долго, вероятно, осложнившись несколько лет назад – четыре года, что ли? – из-за потери племянника. Ким часто возвращалась к теме самоубийства Тху. Хао видел, как она с тоской смотрит куда-то в никуда, тогда как что-нибудь, может быть, всего лишь звучание её собственного голоса, против воли втягивает её обратно в разговор: «Как думаешь, может, это был несчастный случай, как думаешь, может, он просто экспериментировал, любопытствовал, рассматривал или нюхал горючее, ну, я не знаю?» А Хао говорил: «Я тоже не знаю; только Тху явно вляпался в какие-то неприятности, раз потом угодил в объятия бензина». – «Мне не нравится Будда, – говорила она. – Есть много богов, – говорила она, – у Будды всё слишком просто, а вот ты оглянись вокруг, разве всё выглядит таким уж простым? Нет, нет».

Чтобы беседовать с ней, надо было войти в её мир, поэтому он спросил:

– Что тебе в последнее время сообщают сны?

– Что моё дыхание станет свободным, а моя двоюродная сестра скоро выйдет замуж.

– Сестра? Какая сестра?

– Ланг! Мне что, отвести тебя в соседнюю комнату и показать, как Ланг спит у себя на циновке?

– Да я забыл, какая из них гостит у нас.

– Так их две! Ланг и Ню.

– Время поговорить о нашем положении.

– Говори.

– Ты же понимаешь, у господина полковника какой-то проект возле Кути, в окрестностях горы Доброго Жребия.

– Ему помогать опасно. Разве уклонишься от ветра?

– Я уже ему помогаю. Поговорил с некоторыми бригадирами, отметил расположение входов в туннели у него на карте.

– Если ты встанешь на какую-то из сторон, что же будет с нами?

– Я уже выбрал сторону. Считаю, нам надо поразмыслить, что случится, когда наша страна вновь объединится. Думаю, нам придётся уехать.

– Уехать?

– Уехать за границу. Эмигрировать. Бежать в другую страну.

– Но нам же нельзя!

– А что нам мешает? Дома ведь никого из прислуги не останется.

– Никого не останется, потому что у тебя нет для них работы. Зачем ты продал две другие лавки, когда эта уже закрылась? И вообще, у нас же есть Минь.

– Миню есть за что зацепиться, он сам о себе позаботится.

– Ты хочешь сказать, рано или поздно его убьют.

– Ох, жена, ну я тебя прошу, пора тщательно обдумать все эти вопросы.

Частенько, когда они говорили о чём-то, что расстраивало Ким, она машинально вскакивала на ноги и принималась ходить по комнате. Поднимала подушки, взбивала их в руках, смахивала с них пыль или брала небольшую – по колено – метёлку и подметала деревянный пол от пуха. Мать Хао пользовалась такой же метёлкой. Бабушка – тоже. В какой бы дом он ни вошёл – у всех имелась такая же точно метёлка.

– Я познакомился с племянником господина полковника. Его зовут Шкип. Давай пригласим его на ужин.

– Нехорошо приглашать американцев к себе домой.

– Если мы не выберем сторону, нам