В конце концов, мой участок у меня купил Флосс, президент правительства территории. Это произвело жуткий скандал. К счастью, он заплатил мне наличными. Узнав, что я хочу его продавать, он вызывает меня в Париж.

В то время он был заместителем государственного секретаря в министерстве Ширака. Поскольку я люблю небольшие провокации, то одеваюсь в джинсы и кроссовки с разноцветной рубашкой. Когда я намеревался войти в министерство, охранник окликнул меня: «Стоп! Куда вы идете?» Я отвечаю: «У меня встреча с министром Флоссом; скажите ему, что здесь Мейссонье».

Парень смотрит на меня с забавным видом и звонит по телефону. Через две минуты за мной приходит секретарша. Охранник остался с открытым ртом. Люблю такие контрастные ситуации. Это прикольно. Ну вот, я вхожу в кабинет Флосса и он мне говорит: «Вот, мне интересен ваш участок».

На Таити он жил ниже меня. Прекрасный участок. Но мой был выше. Мой участок был не настолько хорош, но выше его. Я над ним нависал. И Джеки Теуира, бывший президент Ассамблеи и мэр коммуны Аруэ, тоже был ниже меня. Они сейчас поругались. И вот я говорю Флоссу, — потому что таитяне горды, — говорю ему: «Знаете, Джеки Теуира не нравится, что над ним кто-то есть». Подразумевается: а я над вами! И продолжаю: «Получается, что когда его жена раздета, для меня-то это внизу, а!» Тогда он мне говорит: «Так вы продаете или нет?»

Я не знал, что в то время, в 1987, уже был факс. Он звонит, вызывает своего директора канцелярии, своего архитектора. Три часа дня в Париже, три часа утра на Таити. И тут я вижу, как по факсу приходит план и фото за несколько минут, несколько секунд… а я в это время пытался подсчитать выгодную цену. Я ему говорю: «Не знаю, а сколько вы мне дадите за квадратный метр?» Он предлагает 2 тысячи полинезийских франков. А я ему говорю: «Нет, господин Флосс».

Я подсчитывал. Быстро-быстро у меня в голове прокручивались такие мысли: я не буду ему говорить 2 тысячи, если он может мне предложить 2500 полинезийских франков. У меня было больше семнадцати тысяч квадратных метров, я подсчитывал, сколько я смогу из этого извлечь. А если я ему продам только два плато, три тысячи метров, сколько это будет? Сколько я могу запросить только за плато? Я считал в уме… «Так что, вы продаете или нет?»

«Ну, вы понимаете, этот участок… я дорожу им, как памятью. Я вспоминаю мою дочку, совсем маленькую, как она была довольна…»

Полная комедия. И, ведя такой разговор, я продолжал подсчитывать. Я же не мог взять карандаш и сказать: подождите, я подумаю.

«Хорошо, хорошо, — говорю, — господин Флосс, давайте, я продаю все по… как это ни тяжело… по… давайте по 3 тысячи полинезийских франков за квадратный метр». И он согласился.

В конце концов я получил 51 миллион полинезийских франков. Этот участок я купил в 1962 году в кредит по 30 полинезийских франков за метр, то есть за 510 тысяч полинезийских франков. Я продал его Гастону Флоссу в десять раз дороже в 1987. Это получается 2 805 280 французских франков.

И тут же, в 1987, я воспользовался своим пребыванием во Франции, чтобы зайти в мой банк, Chase Manhattan в Женеве. Меня принял уполномоченный, которого я знал уже десяток лет. Он посоветовал мне несколько выгодных вариантов вложений, и я помню, что во время нашего разговора он сказал мне: «Если бы французы меньше бастовали, а главное были в большей степени патриотами, работая в неделю на час больше к выгоде государства, чтобы франк был крепче, франк бы снова поднялся в цене, и Франция была бы самой богатой страной в Европе. К несчастью для Франции, некоторые французы, политики и звезды шоу-бизнеса вкладывают свои деньги в офшорные зоны». На это я ему сказал, что горжусь своим французским гражданством, несмотря на потери, которые мы понесли с отказом от Алжира.

Да, я все потерял, но благодаря своей работе и умению выкручиваться удачно вышел из этой ситуации. Я бы не мог оставить деньги, которые заработал на Таити или за границей в Андорре. Нет, я привез часть этих денег во Францию, несмотря на налоги. Да, я это сделал. В 1987 году я вложил семь миллионов франков на свой счет в Banque de Suez в Ницце. Уполномоченный из Chase Manhattan сказал мне, что это похвально с патриотической точки зрения, но что он боится, как бы я однажды не пожалел. Он был прав. Я действовал, движимый идеалом. Я был довольно наивен. Сегодня, в 2002 году, я жалею, что не послушал его совета. Особенно когда вижу, что каждый стоит за себя, что различные аферы процветают во всех областях, вплоть до самого высокого государственного поста.

Надо наконец рассказать вам эту невероятную историю вокруг гильотины Таити. С самого своего приезда в 1961 году я знал, что на Таити была гильотина.

Я попросил одного парня из Общественных работ пустить меня посмотреть на нее. Помню, что обе половины ошейника были целыми. В то время не хватало, может быть, одной или двух деталей… А потом они исчезли. Да, люди понемногу растаскивали детали. В конце концов гильотина стала просто развалиной. Это меня огорчало. Все-таки это был исторический предмет.

И поэтому однажды у меня появилась мысль спросить, не хотят ли они продать мне гильотину. И я написал прокурору, который ответил, что это не в его компетенции, что он не может продать гильотину. Гильотина принадлежит государству. Необходимо согласие министерства юстиции. Он советовал мне направить мое прошение к губернатору. Прошло несколько дней…

А потом однажды мне звонит Жювентен, мэр Папете, депутат-мэр, и говорит мне:

— Мейссонье, правда, что вы бывший экзекутор?

— Да.

— Ну вот, вы знаете, что на Таити есть гильотина. Город решил организовать выставку на тему «старого Таити». Воспоминания о Таити, то есть фотографии, открытки, как работают над скульптурами и все такое… И у меня появилась идея выставить гильотину. В конце концов она является частью достояния Таити. Я подумал, что ее можно было бы поставить перед мэрией.

— А, это хорошая идея, господин Жювентен. Хорошо, мы ее поставим.

Я ему сказал, что нужны доски, две доски по шесть, десять дюймов… И мы начали собирать. Не прошло и часа, мы как раз искали доски… вдруг: звонки от губернатора, от депутата. И вот приходит Жювентен, подзывает полисмена и велит нам прекратить. «Нельзя больше, господин Мейссонье, надо разобрать гильотину!» «Что? Вы что, с ума сошли?» Жювентен объясняет мне, что это действительно была его идея, но что китайцы на острове начали протестовать, говорить, что на этой гильотине казнили двух невиновных,[56] что мы будоражим тяжелые воспоминания… Короче, китайское сообщество сильно встревожилось.

Тогда мы разобрали гильотину, и она отправилась обратно в Общественные работы. И тут же я пошел в Общественные работы и сказал заведующему: «Послушайте, мне неприятно видеть, что гильотина превращается в рухлядь. Она вся повреждена, в ней не хватает деталей. Я приведу ее в порядок за свой счет.