Джесси закусила губу. У нее масса недостатков, и всю ее жизнь они использовались в качестве оружия, чтобы ранить ее. Но ведь это же Стюарт. Он причинил ей физическую боль, но она по-прежнему любит его больше всех на свете. Он не должен притворяться, что любит ее, если на самом деле не любит. Важно, чтобы между ними была правда, какой бы горькой она ни оказалась для нее.

– Потому что я… ну, ничего, наверное, но, разумеется, мне не равняться с тобой во внешности, и я никогда нигде не была дальше Джексона, и я… я люблю собак и лошадей больше, чем людей, и я не умею ни одеваться, ни делать прическу, ни танцевать, вообще ничего.

– Дорогая, а тебе никогда не приходило в голову, что ты смотришь на себя сквозь призму ненависти твоей мачехи?

Эта мысль поразила Джесси. Она начала что-то говорить, но Стюарт жестом заставил ее замолчать. Когда он продолжил, его голос был очень мягким:

– Сказать тебе, что я вижу, когда смотрю на тебя? Я вижу девушку с волосами цвета полированного красного дерева, настолько густыми и длинными, что она может проехать по улицам, как леди Годива, не оскорбив своей стыдливости. Я вижу фарфоровую кожу, большие невинные глаза цвета какао и лицо с чертами тонкими и изящными, словно камея. Я вижу великолепные плечи, грудь, достаточно сочную, чтобы заставить любого мужчину, достойного носить это имя, восторгаться ее красотой, и талию…

– Стюарт! – запротестовала Джесси, шокированная интимным поворотом, который принимало его описание.

– Не перебивай! – строго отозвался он и продолжил: – На чем я остановился? Ах да, талию, настолько тонкую, что ей не требуется корсет, который она все равно иногда надевает – о, не думай, что я не заметил! – и хорошенькую маленькую попку, которая вызывает во мне желание схватить ее всякий раз, когда она проплывает мимо.

– Стюарт!

– Ш-ш-ш. Я еще не закончил. Суммируя все эти сводящие с ума физические качества, когда я смотрю на тебя, я вижу необыкновенно красивую молодую женщину. Но, Джесси…

– Да?

– Я люблю тебя не за это.

– Не за это?

– Нет. – Он выдержал эффектную паузу. Когда он снова заговорил, то почти шептал ей на ухо: – Я люблю тебя за храбрость. Ты берешь любое препятствие, которое жизнь бросает на твоем пути, и выходишь победительницей. В свои восемнадцать лет ты знала больше напастей и бед, чем иным молодым леди не испытать и за всю жизнь, но не утратила при этом ни доброты, ни храбрости. Ты, моя Джесси, такая, каких мало, и за это я люблю тебя.

Когда он закончил, его губы стали ласкать нежную, изящную раковину ее ушка. Несколько мгновений Джесси сидела не шевелясь, почти не ощущая его прикосновения, но чувствуя, как кружится голова от его слов.

Возможно, всего лишь возможно, он действительно любит ее.

– Ты это серьезно, Стюарт? – робко спросила она.

– Совершенно серьезно, Джесси. – Его губы соскользнули с уха, легонько покусывая нежную кожу под волосами, затем двинулись по стройной шее. Трепет пробежал по телу Джесси. Она положила голову Стюарту на плечо, чтобы облегчить ему доступ.

– Ты это говоришь не для того, чтобы… чтобы опять заняться со мной любовью?

– Слава тебе Господи, что по крайней мере не «распутничать». Нет, Джесс, я говорю это не поэтому. – Что-то подозрительно похожее на веселье сквозило в его словах. Прищурившись, Джесси скосилась на него. Он воспользовался легким поворотом ее головы, чтобы вновь завладеть ртом.

Его поцелуй был мягким и очень нежным и полностью отвлек ее мысли от боли между бедер. Джесси повернулась у него на коленях так, чтобы обнять его за шею, и закрыла глаза. Когда она мечтала о Стюарте и его поцелуях, именно так в ее мечтах он и целовал ее. Жесткая, безжалостная страсть, с которой он целовал ее прежде, смягчилась. Его губы были мягкими, теплыми и нетребовательными. Джесси обнаружила, что слабый привкус виски, задержавшийся на его губах и языке, совсем даже не противный. В сущности, ей этот вкус снова начинал нравиться.

Он действовал не спеша, обводя контуры ее губ языком, мягко толкаясь между ними, затем отступая до тех пор, пока ее рот сам по себе не раскрылся для него. Он заигрывал со ртом, пока ее дыхание не сделалось неровным и она не задрожала от нетерпения, чтобы он еще больше углубил поцелуй. Когда он в очередной раз отступил, она прикусила этот провоцирующий язык, чтобы наказать за поддразнивание.

– Ай! – запротестовал он и поднял голову. Джесси потянула его на себя, ухватившись за волосы на затылке.

– Поцелуй меня как следует, – велела она, и он подчинился. Когда его рот снова завладел ее ртом, Джесси удовлетворенно вздохнула. Он целовал ее так, как ей хотелось, чтобы ее целовали, целовал так, что теперь уже знакомое горячее томление разливалось внутри нее, размягчая кости. Несмотря на то что она знала, куда все эти поцелуи должны привести, несмотря на то, что боль непременно ожидала ее в кульминации этого жаркого накала, зарождающегося в венах, она не могла перестать откликаться на его прикосновения, как не могла перестать дышать. Она любит его. Как она любит его! Если женщине суждено терпеть боль от мужчины, которого она любит, значит, так тому и быть.

Он поцеловал ее основательно, когда она положила голову ему на плечо жестом полной капитуляции. Одна рука обвивала ее спину, поддерживая и предлагая опору. Другая ладонь гладила нежную кожу шеи, лаская плечи, обхватывая груди. Большой палец потерся о соски сквозь тонкую ткань, прикрывающую их, и нарастание нетерпеливого жара внутри нее ускорилось. Грудь инстинктивно уперлась в его прикрывающую ладонь. Соски покалывало от его прикосновений. Но его ладонь уже заскользила ниже, вниз, через ложбинку между грудями, вниз, по чувствительной коже живота, и ниже, пока она не запылала и не задрожала. И только когда эта ладонь остановилась, чтобы твердо прижаться к сокровенному местечку у основания бедер, вновь нахлынули воспоминания о боли.

Несмотря на свою храбрую решимость, Джесси оцепенела. Стюарт сделал ей там больно. Ее веки дрогнули, затем поднялись.

– Нет, пожалуйста, – прошептала она и, когда он хотел поцеловать ее, отвернулась.

Ее тихий протест и отказ от поцелуя поразили его, подобно удару. Он поднял голову, чтобы взглянуть на нее. Лицо Джесси было поднято к нему, рот мягкий и порозовевший от его поцелуев, голова лежит у него на плече, густая масса волос рассыпались, похожая на темный волнистый шелк, растеклась по мешкам и полу. В этих широко отрытых карих глазах застыла неуверенность, а воспоминание о боли и теперешний страх добавляли темных теней их глубинам. Чуть заметные синеватые круги под глазами свидетельствовали как о позднем часе, так и о травме, которой он ее подверг. Мерцающий лунный свет придавал ее лицу неземную красоту, которая, он знал, будет жить в его памяти еще долго после того, как пройдет эта ночь. Белое кружево ночной рубашки у шеи открывало нежную впадинку горла. Тонкий хлопковый халат облегал округлую твердость молодой груди. Дерзкие соски выпирали сквозь ткань, притягивая его взгляд. Халат расстегнулся, и тело прикрывала только тонкая ткань ночной рубашки. Мягкий хлопок не просвечивался, но все равно он мог различить мягкий изгиб живота, гибкую линию ног и темный треугольник между ними.